Navigation bar
  Print document Start Previous page
 22 of 89 
Next page End  

22
терапии проникнуть в свое бессознательное.)
— и терапии, и реальности — и не является
запросом, адресованным к терапевту, требующим удовлетворения.
А. Грин в своей блестящей работе «Мертвая мать» (1980) подробно анализирует внутреннюю
картину родительского страдания и уже во введении к статье поясняет, что «мертвая мать здесь,
вопреки тому, что можно было бы ожидать, — это мать, которая осталась в живых [после смерти
одного из ее детей. — М. Р.]; но в глазах маленького ребенка, о котором она заботится, она, так
сказать, мертва психически» [11]. Сравнивая состояние такой матери с тяжелой депрессией и как
бы напоминая, что типичная ситуация горя обычно не рассматривается в качестве показания к
терапии, далее автор пишет: «...Игнорирующий свою депрессию субъект, вероятно, больше
нарушен, чем тот, кто переживает ее от случая к случаю» [11]. Грин справедливо отмечает, что в
психоанализе на протяжении длительного периода времени наблюдалось явное пренебрежение
проблемой такой «мертвой матери», и никем не исследовалась тоска по матери. Развивая
представления о «комплексе мертвой матери» у ребенка, автор подчеркивает, что здесь речь не
идет о реальной утрате объекта. «Основная черта этой депрессии [в данном случае ребенка. — М.
Р.] в том, что она развивается в присутствии объекта, погруженного в свое горе» [11]. Кроме
утраты ребенка, матерински-обусловленных причин для развития подобной депрессии у детей
может быть множество: потеря любимого, превратности судьбы, развод, неизлечимая болезнь и т.
д., но главным остается одно — постоянная грусть матери и утрата ее интереса к ребенку.
В качестве наиболее тяжелой ситуации Грин выделяет смерть другого ребенка, когда
оставшийся в живых находился в раннем возрасте и не мог понять причину изменившегося
отношения матери (к подобным ситуациям могут приводить также окруженные семейной тайной
выкидыши, аборты). Причем изменение характера поведения и отношения матери происходит
одномоментно и (для ребенка) — «вдруг», когда ничто не предвещало, что ее любовь будет
утрачена. Вне сомнения — это тяжелейшая нарциссическая травма (Нарциссизм (у ребенка)
принятие себя и любовь к себе как прообраз объектной любви (к другому)), которая провоцирует
нарушение процессов развития и идентификации, а также утрату их смыслообразующих мотивов,
так как у ребенка, до этого чувствовавшего себя «центром материнской вселенной», нет никакого
объяснения произошедшим переменам. Грин высказывает предположение, что ребенок может
воспринимать это разочарование как следствие своих влечений к объекту. Однако мой опыт
показывает, что в ряде случаев этот негативный опыт находит более «веское» объяснение: «Я
настолько плох (уродлив, отвратителен, мерзок), что меня невозможно любить». Отцы редко
откликаются на беспомощность малолетних детей, и в итоге младенец оказывается «зажатым»
между «мертвой матерью» и недоступным отцом, обычно — более озабоченным состоянием
матери и преимущественно — отсутствующим. Предприняв сотни безуспешных попыток
репарации (возвращения) «утраченной» матери, включая такие (реализуемые бессознательно)
«приемы», как ажитация, бессонница, ночные страхи и т. д., Я ребенка прибегает в иным формам
защиты.
Грин описывает два основных процесса, лежащих в основе такого защитного поведения:
«дезинвестиция материнского объекта» и «неосознаваемая идентификация с мертвой матерью».
Первый процесс Грин характеризует как «психическое убийство объекта, совершаемое без
ненависти», ибо ребенок боится причинить даже минимальный ущерб образу матери. В результате
на нежной ткани объектных отношений матери и ребенка образуется «дыра», но они все-таки
сохраняются, так как мать продолжает заботиться о ребенке, одновременно чувствуя себя
бессильной любить его так же, как до погружения в горе.
Идентификация наступает после периода «комплементарного» (Комплементарное в данном
случае: дополнительно-противоположное по эмоциональному знаку и реакциям) поведения
(ажитации, демонстрации своей резвости и веселости), который сменяется «симметричным»
(зеркальным) отображением реакций матери как единственно возможным способом
восстановления близости с ней (становясь не таким, как объект, а — по сути — им самим). Все это
происходит бессознательно — без «ведома» Я субъекта и фактически против его воли, а сама
идентификация носит отчуждающий характер. Став будущей жертвой навязчивого повторения
(Навязчивое повторение неконтролируемый бессознательный процесс, при котором в самых
различных ситуациях, относительно не зависимо от обстоятельств, субъект повторяет свой
прежний поведенческий (эмоциональный и аффективный) опыт, будучи совершенно убежденным,
что его поведение полностью обусловлено настоящим моментом.8), такой субъект и во всех
Hosted by uCoz