 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
69
компенсаторных воспоминаний о героизме — вечная дилемма выживших, определяющая как их
амбивалентность по отношению к прошлому, так и все варианты их послевоенного поведения,
включая художественное и научное мифотворчество о минувших событиях. Но груз мучительных
воспоминаний от этого не уменьшается. Традиционная для России сакрализация такого
(криминального и полукриминального) опыта (в том числе, например, блокады) сказывается не
только на бывших участниках событий, но и на моральном состоянии общества в целом.
Самое мучительное здесь — это безысходность (вернее — неотторжимость) воспоминаний,
потому что если бы они стали говорить правду о насилии, убийствах, грабежах, пытках и т. п., их
отказались бы не только понимать, но даже слушать. Таким образом, между теми, кто был
реальным участником подобных событий, и всеми остальными (потенциальными
социокорректорами, включая членов семьи, и даже квалифицированными терапевтами) всегда
лежит пропасть непонимания.
Не понимается и то, что несколько десятков тысяч людей, чья память отравлена криминальным
и полукриминальным опытом, составляют реальную угрозу не только для самих себя, но и для
общества в целом.
К сожалению, со статистикой в этом вопросе у нас по-прежнему проблемы, и мы вынужденно
апеллируем к американским данным, которые свидетельствуют о том, что количество наркоманий,
преступлений, асоциальных действий, разводов, семейных и социальных «дисгармоний» у
участников локальных войн в несколько раз превышает аналогичные показатели в популяции. И
это при условии, что до 2—3 миллиардов долларов тратится в США ежегодно на реабилитацию
бывших военнослужащих.
Я хотел бы особо отметить, что изолированное применение медикаментозных методов терапии
не оказывает здесь сколько-нибудь позитивного эффекта, а скорее загоняет болезнь вглубь, откуда
она прорывается в виде ужасающих общество преступлений и негативных аффектов.
Еще одна специфика локальных войн. Когда вся страна оказывается в ситуации военной
угрозы, с точки зрения нравственных императивов — практически утрачивается деление на фронт
и тыл, и каждый солдат или офицер в конечном итоге защищает свой дом и свою семью: от
порабощения, унижения, надругательства и смерти. Здесь все едины (в некотором смысле
освободительная война — это наиболее яркое проявление национального единства). Когда
возникает ситуация локального конфликта, ситуация принципиально иная: вся страна продолжает
жить своей обычной жизнью, и только часть молодого поколения, которому как раз сейчас выпало
«счастье» дорасти до призывного возраста, оказывается брошенной в кровавую бойню.
Следующая специфика, я бы сказал, носит парадоксальный характер: несмотря на всю
мерзость войны и явную криминализацию, возвращаясь к мирной жизни, молодые люди
испытывают немотивированную потребность в том, чтобы в этой жизни все было иначе: честнее,
благороднее, искреннее, чем было раньше... Естественно, что разочарование наступает очень
быстро.
Я хотел бы отметить, что именно здесь скрыты корни присущего ветеранам развенчанных войн
ощущения, что многое в этой жизни было и есть напрасно.
Характерной особенностью ветеранов является особо «культивируемое» пренебрежение к
проблемам здоровья, за которым скрывается вина за то, что выжил, что и так уже получил гораздо
больше, чем те, кого уже нет («ну, а годом раньше, годом позже — не имеет значения»). Ценность
этой, как бы второй, доставшейся по счастливому жребию жизни оказывается гораздо меньше. И
эта установка переходит к последующим поколениям, окрашивая все моральные эталоны и общее
отношение к действительности, тем самым делая их будущее исходно трагическим, так как если
ценность жизни невелика, то что же тогда ценно?
Отсюда же идет и та легкость, с которой бывшие боевики уходят в криминальные и
полукриминальные структуры, без особых затруднений вновь и вновь перешагивая уже однажды
преодоленный барьер запрета на убийство.
Пролонгированная угроза смерти, которая слишком долго стоит за спиной, качественно
изменяет ментальность людей и формирует специфическое мироощущение, когда неочевидны
грани между добром и злом, геройством и преступлением.
Культура — это не только прекрасные произведения искусства, архитектуры или
литературного и научного творчества, которыми мы восторгаемся, но и то, что налагает запреты.
Рождаясь, мы не знаем их, и лишь в процессе социализации мы подчиняемся этим запретам:
