 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
88
«Не нравится мне все это. Не знаю почему. Но так или иначе — не нравится».
Тут ко мне подбежала Виолет Маннеринг.
«Мне страшно,— плакала она,— ненавижу это место. Давайте уйдем отсюда».
Мы с ней пошли первыми, за нами двинулись остальные. Лишь Диана Эшли задержалась. Я
оглянулся и увидел ее стоящей перед храмом или кумирней. Ее горящие глаза неотрывно смотре-
ли на изображение женщины-богини.
День выдался необычно жарким и чудесным, а поэтому и предложение Дианы Эшли о
костюмированном бале вечером было воспринято в целом благоприятно. Начались обычные
перешептывания, смех и лихорадочное шитье втайне от остальных. Когда мы вышли к ужину,
раздались принятые в таких случаях крики восторга. Роджерс с женой обрядились в жителей
времен неолита, объясняя недостатки в костюмах нехваткой каминных ковриков. Ричард Хейдон
объявил себя финикийским матросом, а его кузен — предводителем разбойников. Д-р Саймондс
предстал шеф-поваром, леди Маннеринг — больничной сиделкой, а ее дочь — черкешенкой.
Меня самого бурно приветствовали как монаха. Диана Эшли вышла к ужину последней, вызвав у
нас некоторое разочарование — ее фигуру укутывало черное домино свободного покроя.
«Неизвестная! — объявила она.— Вот кто я. А теперь, ради бога, поспешим к столу».
После ужина мы вышли из дома. Вечер был прелестным — тепло-бархатистым. На небе
поднималась луна.
Мы гуляли, болтали, и время летело быстро. Где-то через час мы обнаружили, что Дианы
Эшли среди нас нет.
«Наверное, отправилась спать»,— решил Ричард Хейдон.
«О нет,— покачала головой Виолет Маннеринг,— я видела, как она пошла туда четверть часа
тому назад»,— и она показала рукой на рощу, отливающую черной тенью в лунном свете.
«Интересно, что у нее на уме,— задумался Ричард Хейдон,— клянусь, какие-нибудь
дьявольские шутки. Пойдемте взглянем».
Мы отправились всей группой, немного заинтригованные, на что нацелилась г-жа Эшли. Хотя
я со своей стороны испытывал
странное нежелание проникнуть за этот черный, предвещающий дурное, пояс деревьев. Нечто
более сильное, чем я, казалось, сдерживает меня. Я почувствовал определеннее, чем когда-либо,
неотъемлемую греховность данной точки. Думаю, кое-кто из остальных испытывал то же самое,
что и я, хотя и не хотел сознаваться в этом. Деревья в лунном свете стояли так близко друг к
другу, что, казалось, между ними невозможно пройти. Вокруг нас витали дюжины каких-то тихих
звуков-шепотков и вздохов. Из-за сверхъестественно жуткого чувства и негласного единодушия
мы держались вместе, кучкой.
Неожиданно мы достигли поляны в центре рощи и остановились как вкопанные от изумления,
так как там, на пороге кумирни, стояла переливающаяся светом фигура, плотно укутанная в
прозрачную ткань с двумя полумесяцами, поднимающимися из черной массы волос на голове.
«Мой бог!» — воскликнул Ричард Хейдон, и у него над бровями
проступили капельки пота.
Однако Виолет Маннеринг оказалась зорче:
«Это же Диана! Что она с собой сделала? Она же выглядит
совершенно непохоже!»
Фигура в проеме храма подняла руку, сделала шаг вперед и продекламировала глубоким
приятным голосом:
«Я — жрица Астарты,— причитала она,— остерегайтесь приближаться ко мне, ибо смерть
таится в моей руке».,
«Не надо, дорогая,— запротестовала леди Маннеринг.— Вы пугаете нас. В самом деле,
страшно».
Хейдон бросился к ней:
«Бог мой, Диана! Ты прекрасна!»
Мои глаза попривыкли к лунному свету, и я мог видеть все более отчетливо. Диана
действительно, как сказала Виолет, выглядела совсем иной.
