 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
неизменно характеризовал себя в надписях как "идущего путем Маат"
(справедливости, правды). В дальнем плане не так уж важно, что евреи очень
скоро отошли от учения Моисея и разделались с ним самим. Традиция осталась,
и постепенно, в ходе веков, привела к тому, чего не дано было достичь самому
Моисею. Бог Ягве, которому, со времен Кадеша, приписывалась моисеева заслуга
освобождения народа, присвоил себе незаслуженную славу; но этот узурпатор
дорого поплатился. Тень бога, место которого он захватил, оказалась сильнее
живого Ягве, и в итоге исторического развития забытый было моисеев Бог
окончательно вытеснил божество вулкана. Нет сомнений, что только вера в
этого другого Бога позволила народу Израиля вынести все испытания и
сохраниться до наших времен.
Теперь уже невозможно определить, какую роль сыграли левиты в
окончательной победе моисеева Бога над Ягве. Когда заключался компромисс в
Кадеше, они возвысили свой голос за Моисея, воспоминания о котором еще были
свежи в их памяти. В последующие века левиты слились с народом или со
жрецами и их главной обязанностью стало соблюдать и осуществлять ритуал,
хранить священные тексты и переписывать их в соответствии с надобностью. Но
разве жертвоприношения и церемонии не были по сути своей той самой черной
магией, которую безоговорочно отвергало прежнее учение Моисея? И вот из
толщи народа возникла нескончаемая череда людей, не всегда прямых потомков
первых левитов, - людей, увлеченных исподволь растущей, великой и мощной
традицией, и именно эти люди, пророки, стали усердно проповедовать древнее
моисеево учение: Бог отвергает все ритуалы и жертвоприношения, он требует
только веры и жизни по справедливости и не по лжи (Маат). Усилия пророков
увенчались непреходящим успехом: проповедь, в которой они воскресили древнее
учение, навечно стала содержанием еврейской религии. Таким образом, заслуга
еврейского народа, сумевшего сохранить от гибели такую традицию и породить
пророков, давших ей выражение, сама по себе достаточно велика, даже если
первый толчок был дан извне, великим пришельцем.
Вся эта трактовка событий могла бы породить разочарование, когда б не
благодарная возможность сослаться на мнение других, более авторитетных
исследователей, которые трактуют роль Моисея в истории еврейской религии
точно в том же плане, что и я, хотя и не признают его египетского
происхождения. Селлин, например, говорит: "Таким образом мы видим, что
подлинная религия Моисея, его вера в единого этического Бога, отныне
становится достоянием небольшого круга людей среди его народа. Нелепо сразу
же искать ее следы в официальном культе, в религии жрецов, в общенародных
верованиях. Все, чего можно ожидать, - это рассеянных там и сям искр
зажженного им духовного пламени; его идеи не погибли, в исподволь продолжали
влиять на убеждения и обычаи, пока наконец, раньше или позже, в результате
подходящих событий или под воздействием какой-то личности, глубоко
уверовавшей в них, они не вышли наружу с еще большей силой и не
восторжествовали в умах широких народных масс. Раннюю религиозную историю
давних израильтян следует рассматривать именно под таким углом зрения.
Восстанавливать Моисееву религию по тем данным, которые имеются в
исторических описаниях религии первых пяти ханаанских веков было бы
величайшей методологической ошибкой". Пауль Вольц высказывается еще более
категорично: "Дерзновенный труд Моисея поначалу вряд ли был вообще понят, и
его учение с трудом пробивало себе дорогу, с течением столетий все глубже и
глубже проникая в души, пока, наконец, не воспламенило великих пророков,
которые продолжили дело одинокого основателя".
И поскольку моей единственной целью было найти место египетского Моисея
в схеме еврейской истории, я могу на этом закончить. Теперь можно свести все
наши выводы в одну кратчайшую формулу: хорошо известная дуальность этой
истории - слияние двух народов в один; два царства, на которые он потом
разделяется; два имени Божества в библейских источниках, одно из которых
сначала вытесняется другим, а затем победоносно возвращается; два основателя
религии с одним и тем же именем Моисей, которых нужно отличать друг от
друга, - все это является неизбежным следствием самой первой дуальности:
одна часть народа прошла через событие, которое верно было бы назвать
травматическим испытанием, тогда как другая была от него избавлена. Конечно,
