 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
себя уже в госпитале, где каким-то образом узнал о десяти убитых.
Саймон не был ранен, и его могли бы почти сразу же выписать из госпиталя, но он превратился
в «нервного инвалида». При малейшем звуке он подпрыгивал, и у него начинало колотиться сердце;
пропал аппетит, его бросало то в холод, то в жар, он плохо спал. Особенно тяжело было по ночам.
Сражение являлось ему в виде ночных кошмаров — почти всегда в виде одного и того же кошмара. Он
снова и снова переживал все эпизоды атаки, а в конце слышал приближение рокового снаряда. Затем он
просыпался с воплем и дрожью, в холодном поту, с сильно бьющимся сердцем.
Саймона пришлось эвакуировать в Соединенные Штаты, где он провел несколько месяцев в
госпитале общего типа, прежде чем стал пригодным к военной службе. В течение долгого времени у
него повторялся один и тот же сон, и каждый раз он пробуждался с воплем, когда падал снаряд. Это не
только пугало его, но и ставило в неудобное положение, потому что он каждый раз будил соседей по
палате. Однако после надлежащего лечения эта часть болезни у него прошла, а затем, по мере того как
лечение продолжалось, он все больше успокаивался.
С помощью психиатра Саймон начал понимать чувства, лежавшие в основе его невроза. Он был
совестливый человек и, как многие совестливые люди, винил себя в разных вещах, в которых был
неповинен. Как вскоре обнаружилось, ему казалось, что, если бы он внимательнее выбрал место, где его
солдаты рыли окопы, то они не были бы убиты. Его чувство вины по этому поводу было сильнее, чем
он думал. Оно было, конечно, неосновательно, потому что если бы его люди вырыли окопы где-нибудь
в другом месте, то и снаряд мог бы попасть в другое место, и он ничего не смог бы здесь поделать.
Саймон страдал не только от своего чувства вины, но и от блокированного напряжения страха.
Заботясь о других, он был так занят, что сам не успел подготовиться к потрясению.
Когда он был контужен, то так быстро потерял сознание, что у него не было времени
почувствовать страх, вызванный приближением снаряда. Иными словами, у него не было времени
прочувствовать и пережить свой единственный страх. С помощью врача он смог пройти через это
переживание в некотором гипнотическом состоянии и облегчить тем самым накопившееся напряжение
страха. Вместе с врачом он ползал под столом, как будто это был окоп. И когда Саймон «увидел»
приближающийся снаряд, он принялся без конца вопить:
«Ради бога! Влезьте в окопы! Ради бога! Прижмитесь к земле, ради всего святого! Ради бога!
Влезьте в окопы!»
Как раз таким образом он облегчил бы свое напряжение страха во время сражения, если бы успел
сделать это до потери сознания. После нескольких сеансов такого рода, в конце которых Саймон
закрывал лицо руками и плакал, «увидев» своих солдат убитыми, его сны прекратились.
Почему же Саймон видел эти сны? По-видимому, это была попытка изжить свой страх в
сновидениях. Если бы он мог продолжить свой сон до завершения, то кошмары могли бы пройти сами
собой. Но он не мог этого сделать, в частности, потому, что слишком сильно упрекал себя за
допущенную небрежность; упреки эти вызывали у него ощущение, что снаряд должен был убить его
самого вместо солдат. По некоей непонятной нам причине направленное внутрь мортидо очень редко,
или даже никогда, не проявляется во сне до конца. Если во сне человек в ужасе падает со скалы, то он
всегда просыпается, не достигнув земли; охваченная страхом девушка, которая не может сдвинуться с
места, когда на нее бросается великан с ножом, всегда пробуждается, прежде чем он ее схватит; или, уж
если он ее схватывает, то в конце концов не убивает. Иначе обстоит дело в сновидениях, выражающих
мортидо или либидо, направленные наружу: они часто длятся до завершения, то есть убийства или
оргазма. Так как Саймон не мог дойти до конца в своих снах, он должен был в критический момент
просыпаться. Однако с помощью врача ему удалось завершить это дело, которого он не мог окончить в
естественном сне; скопившаяся энергия освободилась, и он снова стал свободным человеком.
Но психиатр на этом не остановился. При дальнейшем исследовании ему и Саймону стало ясно,
что вся эта ситуация была повторением неких незавершенных эмоций детства: там была аналогичная
мнимая «небрежность» в отношении младших сестер, когда одна из них была слегка обожжена во время
большого пожара в Олимпии много лет назад. К концу лечения удалось справиться и с этим
добавочным напряжением, погребенным в его психике в течение долгих лет и иногда вызывавшим у
него ночные кошмары и сердцебиения еще до военной службы.
Более мягкие формы этого невроза случаются даже у людей, ведущих сравнительно спокойную
