 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
38
само го рождения до окончания начальной или средней (в зависимости от случая) школы. Только
тогда, когда эти формирующие воз действия перестают достигать цели, наступает черед
механизмов социального контроля. Пытаясь понять силу класса, мы не про сто видим еще один
аспект социального контроля, но начинаем нащупывать путь проникновения общества в наше
сознание - то, что мы будем обсуждать в следующей главе.
Подчеркнем, что эти замечания о классе никоим образом не подразумевают возмущенного
обвинения в адрес нашего общества. Безусловно, есть такие аспекты классовых различий,
которые можно было бы изменить определенными приемами социальной инженерии, скажем,
классовая дискриминация в образовании и классовое неравенство в области медицинского
обслуживания. Но никакая массированная социальная инженерия не изменит того
фундаментального факта, что разные социальные среды оказывают разное влияние на своих
членов или что некоторые из этих воздействий более чем другие, достигают успеха, как его
понимают в рамках конкретного общества. Есть серьезные основания полагать, что некоторые
затронутые нами фундаментальные характеристики классовой системы можно обнаружить во
всех индустриальных и идущих по пути индустриально го развития обществах, включая те, в
которых существуют социалистические режимы, отрицающие в своей официальной идеологии
наличие в них классов. Но если принадлежность к одной, а не к другой, противоположной
социальной страте имеет столь далеко идущие последствия в относительно «открытом»
обществе, как наше, то легко понять, каковы последствия в более «закрытых» системах. Мы
снова обращаемся к поучительному анализу традиционных обществ Ближнего Востока,
проведенному Дэниэлом Лернером, - к анализу, в котором социальное положение фиксировало
идентичность индивида и его ожиданий (даже в воображении) в такой степени, что большинству
людей Запада это даже представить трудно. А между тем до промышленной революции
европейские общества в большинстве своих страт не слишком отличались от
традиционалистской модели Лернера. В таких обществах все бытие человека можно понять до
мелочей, лишь выяснив его социальное положение, равно как одного взгляда на лоб индуса
достаточно, чтобы увидеть на нем знак его касты.
Однако даже в нашем обществе, как бы хорошо ни накладывалась на него классовая схема,
есть другие стратификационные системы, гораздо более ригидные (жесткие), а, следовательно, и
гораздо сильнее детерминирующие всю жизнь индивида, чем классовая. В американском
обществе ярким примером может служить расовая система, которую большинство социологов
рассматривают как разновидность кастовой. В такой системе социальное положение индивида
(т.е. принадлежность к определенной касте) задается от рождения. Для него не существует, по
край ней мере теоретически, абсолютно никакой возможности изменить это положение в течение
своей жизни. Можно нажить какое угодно богатство, и все равно остаться негром. Можно пасть
столь низко, как вообще можно пасть по понятиям общественных mores', и при этом оставаться
белым. Индивид рождается в рамках определенной касты и должен всю жизнь провести в ней,
разделяя вместе со всеми те ограничения, которые она налагает. Конечно же, в своей касте он
должен жениться и произвести потомство. Реально, во всяком случае в нашей расовой системе,
существуют некоторые возможности «обмана», а именно -
светлокожим неграм прикидываться
белыми. Но эти возможности мало меняют общее воздействие системы.
Прискорбные факты расовой системы в Америке слишком хорошо известны, чтобы
развивать далее здесь эту тему. Ясно, что социальное положение индивида как негра в большей
степени (конечно же, имеется в виду - в большей степени на Юге, чем на Севере, но не
настолько, как допускают уверенные в собственной правоте белые северяне) определяет его
экзистенциальные возможности, чем классовая принадлежность. В самом деле, возможности
классовой мобильности в большей степени задаются принадлежностью к расе, ибо некоторые
наиболее существенные ограничения последней являются по своему характеру экономическими.
Поведение человека, его мысли и психологическая идентичность формируются расой в гораздо
большей степени, чем принадлежностью к классу.
Ограничивающую силу социального положения в ее наиболее
«очищенной» форме (если
это прилагательное в его квазихимическом смысле допустимо применить к такому
отвратительному явлению) можно обнаружить в расовом этикете традиционного южного
общества, где каждое малейшее взаимодействие между членами двух рас регулировалось
стилизованным ритуалом, тщательно разработанным для возвышения одной стороны и унижения
