 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
57
регресс причин, ни одна из которых не имеет особого онтологического статуса. Не сумев
объяснить причину какого-либо явления с помощью социологических категорий, он попытается
сделать это иным способом. Если политических причин ему будет мало, то он попробует
обнаружить экономические. А если для объяснения данного феномена окажется неадекватным
весь концептуальный аппарат общественных наук, тогда он переключится на аппарат другой
науки, скажем, психологии или биологии. Но при этом
ученый всегда будет двигаться в рамках научного познания, он будет открывать новые цепи
причин, но не обнаружит свободы. Не существует методов фиксации свободы ни в себе, ни в
другом человеке, есть лишь внутренняя субъективная убежденность, которая моментально
растворится, как только к ней примерят инструмент научного анализа.
Нет ничего более далекого от намерений автора, чем выступать здесь с заверением
приверженности тому позитивистскому кредо, все еще модному у некоторых американских
представите лей социальной науки, верящих только в те фрагменты реальности, которые
поддаются научному исследованию. Такой род позитивизма почти неизбежно приводит к
интеллектуальному варварству, что превосходно продемонстрировала недавняя история
бихевиористской психологии. Однако если мы все же не хотим, чтобы наша интеллектуальная
пища безнадежно утратила свою чистоту, нам следует придерживаться koscher кухни, т.е. не лить
молоко субъективного прозрения на мясо научной интерпретации. Подобное разделение не
означает, что мы должны употреблять только мясную или только молочную пищу, просто нужно
воздержаться от смешения их в одном блюде.
Отсюда следует, что если мы хотим строго придерживаться в своем повествовании
социологической, т.е. научной, системы координат, то мы вообще не можем говорить о свободе.
Нам бы пришлось предоставить читателю самому спасаться от клаустрофобии. Но коль скоро эти
строки, к счастью, не предназначены для публикации в социологическом журнале или для
зачитывания на ритуальном собрании перед коллегами по профессии, мы позволим себе не
просто слегка нарушить диету, но примемся сразу за оба блюда. Во-первых, оставаясь внутри
социологической модели человеческого существования, мы попытаемся показать, что контроль,
внешний и внутренний, может не быть столь неизбежным, неотвратимым, каким мы его ранее
обрисовали. Во-вторых, мы попробуем вообще выйти за рамки строго научной системы
координат и постулировать реальность свободы, после чего посмотрим, что представляет собой
социологическая модель с точки зрения этого постулата. Поедая первое блюдо, мы откроем еще
несколько штрихов в нашем социологическом познании. Обращяясь ко второму, попытаемся
получить некий гуманистический взгляд на социологический подход.
Вернемся в конец предыдущей главы, где мы утверждали, что
личное участие каждого
индивида в деятельности общества является условием его социального пленения. Какова природа
этой
деятельности? Отвечая на данный вопрос, вновь прибегнем к
проблеме определения
ситуации
Томаса. Теперь мы можем утверждать, что каким бы ни было внешнее и внутреннее
давление общества, в большинстве случаев человек сам должен быть тем (или, по крайней мере,
одним из тех), кто дает определение той или иной конкретной ситуации. Это значит, что,
независимо от предыстории, судьба конкретной дефиниции зависит от индивидуального согласия
участников на тот или иной акт сотрудничества. В рамках социологии существует и другой
подход к этой проблеме - веберовский, в котором можно увидеть хороший противовес
дюркгеймовскому взгляду на социальное бытие.
Толкотт Парсонс, сравнивая социологию М.Вебера с другими направлениями, назвал ее
«волюнтаристской». Хотя веберовская методология науки была слишком кантианской, чтобы
допустить идею свободы, термин Парсонса хорошо подчеркивает то значение, которое Бобер
придавал субъективному смыслу социального действия (в отличие от полного отсутствия
интереса к этому измерению у Дюркгейма). Как мы видели, Дюркгейм придает исключительное
значение внешнему характеру, объективности, «вещности» социальной реальности (здесь сильно
искушение употребить схоластический термин «quiddity»). Вебер, напротив, постоянно
подчеркивает важность субъективных смыслов, значений и интерпретаций, которые привносятся
в любую социальную ситуацию участвующими в ней деятелями. Разумеется, Вебер оговаривал,
что фактически происходящее в обществе может очень сильно отличаться от того, что имели в
виду или замышляли эти деятели. Тем не менее он настаивал на том, что данное полностью
субъективное измерение обязательно должно быть принято во внимание для адекватной
