 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
64
которое в
любой момент может разрушить всякий, кто откажется играть в
принятую игру.
Затеявший нешуточный спор на вечеринке испортит игру, как и тот, кто попытается довести
флирт до открытого совращения (вечеринка - не оргия) или явно станет преследовать свои
деловые интересы под маской невинной болтовни
(разговор должен, по крайней мере, иметь
видимость отсутствия заинтересованности). Попадая в ситуацию «чистого общения»,
участники
на время отказываются от своей «серьезной» сущности и погружаются в наполовину бесплотный
мир игры «понарошку». В этом мире царит шаловливое притворство, будто все присутствующие
не занимают никого социального положения, свободны от собственности и привязанностей,
которыми они обременены в реальной жизни. Каждый, кто привносит груз «серьезных»
интересов внешнего мира, немедленно разрушает хрупкую
искусственную конструкцию. Вот
почему, между прочим, «чистое общение» встречается крайне редко и возможно исключительно
среди равных по своему социальному статусу людей. В противном случае (это, к сожалению,
демонстрирует любой официальный прием), для сохранения «притворства» требуется слишком
много усилий.
Зиммелевская идея чистого общения интересует нас в той мере, в какой его можно
соотнести с упоминавшейся ранее идеей Мила о том, что обучение социальным ролям
происходит в игре. Искусной игры общения не могло бы существовать, если бы общество само
не было искусственным по своему характеру. Иными словами, «чистое общение»
- это особая
разновидность «игры в общество», которая не связана с решением насущных жизненных проблем
и фиктивность которой осознается вполне отчетливо. Однако она сделана из того же теста, что и
фабрика более широкого социального воспроизводства, с которой тоже можно поиграть. Именно
через такую игру ребенок обучается принимать на себя «серьезные» роли. В «чистом общении»
мы на какие-то мгновения возвращаемся к детским маскарадам, испытывая явное удовольствие.
Слишком большим допущением было бы полагать, что маски «серьезного» мира
разительно отличаются от масок мира игры. В кругу друзей можно исполнять роль искусного
raconteu, а на работе - волевого руководителя. Учтивость с гостями может обратиться ловкостью
в политике, а твердость в бизнесе - в строгое соблюдение правил этикета во время «светской»
беседы. Если угодно, существует связь между «манерами в обществе» и общи ми социальными
навыками. В этом факте лежит социологическое оправдание «социальной» подготовки к карьере
дипломата и дебютанта перед выходом «на сцену». Во время «игры в общество» индивид
обучается тому, как быть социальным актером в раз личных ситуациях. И это возможно только
потому, что общество в целом имеет игровой характер. Как блестяще показал голландский
историк Йохан Хейзинга» в книге «Homo ludens», человеческую культуру можно постичь, только
если взглянуть на нее sub specie ludi - под углом зрения игры и игривости».
Высказывая эти мысли, мы вплотную подошли к границам системы координат социальной
науки. Оставаясь на территории
последней, нам некуда двигаться дальше, чтобы облегчить
читателю груз детерминизма, который мы на него взвалили в ходе
нашего предыдущего
изложения. По сравнению с ним все, что
мы до сих пор говорили в данной главе, может
показаться шатким и малоубедительным. Это неизбежно. Повторим еще раз:
свободу
невозможно постичь научными средствами, оставаясь в
мире научных рассуждений. В
конкретных ситуациях мы можем лишь показать определенную свободу от социального
контроля. Даже если мы обнаружим прорехи в установленном социологией порядке следования
причин, то непременно отыщется психолог, биолог или другой «агент по причинности», который
залатает эту прореху куском материи от своего одеяния - детерминизма. Но поскольку мы не
связывали себя обещаниями ограничиться в этой книге научной логикой, мы подойдем к
социальному существованию с совершенно другой точки зрения. До сих пор нам не удавалось
набрести на свободу социологическими тропами, и мы готовы признать, что не удастся. И это
так. Теперь попробуем «выйти из» самой социологической модели и посмотреть на нее со
стороны.
Как мы уже отмечали, только интеллектуальный варвар может утверждать, будто реально
существует только то, что можно ухватить научными методами. У нас изначально не было
надежд решить все проблемы исключительно в рамках научных категорий, в своем
социологизировании, поэтому мы постоянно имели в виду наличие другого взгляда на
человеческое бытие, который не является ни собственно социологическим, ни даже научным.
Этот взгляд не слишком эксцентричен, он скорее общепринят (хотя и совершенно иначе
