 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
67
слово 'on', а Хосе Ортега-и-Гассет хорошо выразил мысль Хайдеггера испанским que se hace.
Иначе говоря. Man обозначает крайне неопределенную общность человеческих существ. Тот, кто
не делает так, - не этот человек, и не тот, не вы, и не я, т.е. в некотором роде все люди, но в таком
обобщенном смысле, когда «все» может превратиться в «никто». Именно в этом смысле ребенку
говорят «на людях в носу не ковыряют»
-
конкретный ребенок с его конкретным чешущимся
носом подводится под анонимное обобщение, которое не имеет в виду какое-то определенное
лицо, и тем не менее властно влияет на поведение ребенка. На самом деле (и это обязывает нас
взять длинную паузу) хайдеггеровский Man страшно похож на то, что МИД называл
«обобщенным другим».
В хайдеггеровской системе понятие Man связано с его обсуждением аутентичности и
неаутентичности. Существовать аутентично
- значит жить, полностью осознавая уникальность,
незаменимость и несравненность своей индивидуальности. Соответственно неаутентичное
существование - это растворение себя в анонимности Man, отказ от своей уникальности в пользу
социально конституированных абстракций. Различие проявляется с особой силой в том, как
человек встречает свою смерть. Истина заключается в том, что всякий раз умирает отдельный,
единичный человек и умирает в одиночку. Однако общество утешает сирот и тех, кому самим
предстоит вскорости умереть, относя каждую смерть под общие категории, заслоняющие от нас
страх смерти. Умирает один, и мы говорим: «Что ж, когда-нибудь все мы там будем». Это «все
мы» и есть точный перевод «Man»
- каждый, а значит никто конкретно. Подводя себя под это
обобщение, мы скрываем от себя неизбежный факт, что тоже будем умирать в одиночку.
Хайдеггер сам ссылался на «Смерть Ивана Ильича» Толстого как на лучшее литературное
выражение неаутентичности перед лицом смерти. За иллюстрацией аутентичности в этой точке
финального испытания можно обратиться к незабываемой поэме Фредерика Гарем Лорки «Плач
по Игнасъо-Санчесу Мехиасу».
Хайдеггеровское понятие Man важно для нашего рассмотрения общества не столько в его
нормативном, сколько в когнитивном аспекте. Сквозь призму «дурной веры» общество предстает
как механизм оправдания бегства от свободы, сквозь призму Man
как защита от страха.
Общество предоставляет нам структуры, которые воспринимаются нами как данные (их можно
еще назвать «о'кей миром»), внутри которых, пока мы следуем установленным правилам, мы
защищены от пустых страхов нашего бытия. «O'кей мир» дает нам заведенный порядок и
ритуалы, посредством которых страхи организуются таким образом, что мы воспринимаем их
более или менее спокойно.
Эту функцию выполняют все ритуалы перехода. Чудо рождения, мистерия вожделения,
ужас смерти - все тщательно камуфлируется, пока нас смирно ведут от одного порога к другому в
якобы естественной и самоочевидной последовательности: мы все рождаемся, испытываем
вожделение и умираем, а потому каждого из нас можно защитить от непостижимости чуда этих
событий. Man дает возможность жить неаутентично, скрыть за семью печатями метафизические
вопросы, которые ставит перед нами наше существование. Пока мы стремглав несемся сквозь
краткий миг жизни к неизбежной смерти, нас со всех сторон окружает мрак. На мучительный
вопрос «почему?», который задает себе в те или иные периоды жизни едва ли не каждый человек,
тут же даются стандартные ответы. Общество предлагает готовые к употреблению религиозные
системы и общественные ритуалы, чем делает наш вопрос ненужным. «Мир, принимаемый как
данность», мир общества, который говорит «все о'кей», является средоточием нашей
неаутентичности.
Вообразите себе, как среди ночи человек просыпается от одного
из тех кошмаров, после
которых теряешь всякое представление о
том, кто ты и где ты. Даже после пробуждения
реальность собственного бытия и всего окружающего мира кажется похожей на фантасмагорию,
которая может раствориться или претерпеть метаморфозу в мгновение ока. Человек лежит в
своей кровати, скованный чем-то вроде метафизического паралича, и чувствует, что всего лишь
шаг отделяет его от небытия, которое разверзлось над
ним во время только что схлынувшего
кошмара. Краткий миг
мучительно ясного сознания человек находится в точке, где чуть
ли не
физически ощущает, как пахнет смерть и небытие. Потом
он хватается за сигарету, словно
торопится «вернуться к реальности». Повторяет про себя свои имя, адрес, профессию, планы на
завтра. Обходит вокруг своего дома, полностью удостоверяясь
в неразрывности прошлого и
настоящего, прислушивается к шуму
города. Может быть, разбудит жену или детей и получит
