 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
добавить еще два других критерия;
в) внутреннее побуждение, которое или отчетливо, явно, или скрыто выражается в речи, в
речевом отчете. Конечно, легко сказать, что внутреннее побуждение, не выраженное в речи,
представляет неосознанную потребность, но можно ли назвать это состояние потребностью? Нетрудно
видеть, что здесь мы касаемся огромного вопроса о сознательном или бессознательном психическом.
Учитывая то, что даже ребенок еще до двух лет может в словах выражать желание и потребность, можно
утверждать, что в большей или меньшей мере всегда потребность находит свое выражение в слове, хотя
это слово с разной степенью отчетливости отражает предмет и мотивы потребности. Таким образом,
слово у человека обязательно участвует в той или иной мере в формировании и выражении
потребности. На высоком уровне развития потребности, как уже говорилось, степень осознания его
цели — объекта, ее мотивов достигает максимальной отчетливости и глубины. Соответственно этому
словесное выражение должно быть признано важным объективным показателем не только осознания,
но и вообще наличия потребности у человека;
г) наконец, в связи с тем, что также говорилось, нужно учесть соотношение потребности и
требований окружающего. Внешние требования могут быть внутренним препятствием к осуществлению
потребностей, к их торможению. Как говорилось выше, потребность может быть осознана, т.е. отражена
в речи, но скрыта. Нужно подчеркнуть, что эта сторона вопроса о потребности также должна найти свое
физиологическое освещение, но очевидно, что здесь торможение, хотя и имеет внутренний характер, но
вид его, отличный от известных видов торможения у животных, требует специальной характеристики и
дальнейшей разработки учения о высшей нервной деятельности человека. Эти задачи относятся и к
вопросу о соотношении требований и потребностей, их возможного совпадения, расхождения, борьбы,
победы того или другого. Здесь потребность выступает в соотношении с другими сторонами психики.
Достаточно известно, что методы изучения потребностей не только не разработаны, но
представляют большую трудность для разработки. Указанные выше принципиальные положения имеют
значимость и для наблюдения и для эксперимента. Трудность эксперимента тем более велика, что в
большей степени в возникновении потребностей, а следовательно, и в изучении их играют роль важные
жизненные обстоятельства. Если это создает трудности для естественно-экспериментального
исследования, то еще менее это доступно для лабораторного эксперимента. В связи с этим нужно
упомянуть о двух типах экспериментального исследования. Можно исследовать голод и жажду,
потребность в кислороде, искусственно создавая недостаток необходимых веществ. Таким образом
поступали П.О. Макаров и др. Можно вызвать временное образование хотенья, стремления, желания,
создать состояние, при котором тот или иной объект приобретает притягательную силу, и изучать
динамику такой потребности, как это делал К. Левин. Однако чем интереснее его экспериментальные и
динамические опыты, тем более странной кажется его внешнемеханическая трактовка, если не считать
ее метафорической. Самое главное то, что в его исследовании без достаточного предварительного
выяснения рассматривается как потребность то, что, может быть, правильнее считать временными
стремлениями, желаниями, тенденциями преходящего характера и небольшого жизненного значения.
Учитывая, что в ряде исследований К. Левина и его школы освещается вопрос о замещающих
образованиях, можно поставить вопрос о том, не является ли все то, что исследовал Левин, не столько
потребностями, сколько их заменяющими образованиями. В искусстве, как и в игре, мы имеем
своеобразную замену жизни и много общего с нею, но нельзя пройти мимо существенного различия
жизни, игры и искусства и отождествлять их, забыв об их существенных различиях. К. Левин не
освещает этого жизненно важного вопроса, возможно, поэтому его живой и интересный эксперимент и
сделанные из него выводы допускают сочетание с методологически и жизненно неприемлемой теорией.
Однако, подходя к ней с позиций выдвинутых методических критериев, следует сказать, что
использование в эксперименте Левина различных приемов нарушения деятельности — перерывов,
препятствий и т.п. — приближает ее к задаче изучения потребностей и позволяет признать не
случайной связь приемов исследования К. Левина с вопросом о потребностях. Поэтому в естественно-
экспериментальных условиях изучения целенаправленной игровой или трудовой (учебной,
производственной) деятельности при учете тех методических моментов, которые были указаны, можно
правильно подойти к вопросу о потребностях и, как показывает опыт, а также проводимые работы,
получить материал для изучения потребностей. Естественный эксперимент получил у нас широкое
