 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
— Только о том, что я все еще тревожилась, и испытала облегчение от того, что вам
понравились снимки.
— Вы просто дипломат, Луиза.
— Ну, может быть...
— Я ожидал, что вы ощущаете то же, что и я: “Как было бы здорово увидеть вас наяву
такой же, как на этих снимках; как хорошо было бы быть с вами вот так — как предлагают
фотографии”.
— Да, — прошептала она, снова подняв голову. — Я рада, что вы чувствуете это, и я
рада, что вы сказали об этом.
Несколько минут мы сидели молча, оба занятые своими мыслями, но все еще связанные
единым чувством. Звонок возвестил о приходе моего следующего пациента, и конец сеанса
застал нас обоих врасплох. Мы поднялись, она подошла ко мне, и я тепло обнял ее. Ее тело
прильнуло к моему так, как никогда раньше, и пульс у меня зачастил. Мне хотелось
поцеловать ее, и я знал, что она ждет моего поцелуя. Я поколебался и решил не делать
этого. Обняв ее еще раз, я отстранился и повернулся к двери.
— Увидимся в следующий понедельник.
20 июня
В понедельник Луиза выглядела совершенно иначе. Ее лицо и манеры были скованными
и напряженными. Она казалась несчастной. Одежда была по-летнему нарядной и — для
Луизы — очень открытой: сарафан с довольно глубоким вырезом впереди и с открытой
спиной. Он был коротким и соблазнительно прилегал к телу, но само тело было жестким и
как бы сопротивлялось этому наряду. Она присела на кушетку, начала снимать туфли, как
обычно, остановилась, а затем легла на кушетку, не разуваясь. Она поправила юбку и
скрестила руки на груди. Луиза выглядела испуганной и неподатливой.
Я решил сидеть тихо и позволить ей самой справиться с той борьбой, которая,
очевидно, происходила у нее внутри. Луиза почти не замечала моего присутствия и,
казалось, напряженно прислушивалась к внутреннему диалогу. Ее руки распрямились, а
затем постепенно расслабились, в уголках глаз появились слезы, которые молча
скатывались по щекам. Она заплакала сильней, и это ослабило ее напряжение. Вероятно,
прошло уже минут пять, а мы еще не сказали ни слова.
Наконец Луиза вздохнула, расправила плечи и печально произнесла:
— У меня внутри все так смешалось. Не знаю, как рассказать вам о том, что со мной
происходит. Но мне хотелось бы. Кажется, это такая знакомая мне борьба, но, черт бы ее
побрал, она длится слишком долго. Я хочу сделать с этим что-то. Кажется, я все еще
боюсь.
— Расскажите мне об этом, Луиза.
— Это началось после моего предыдущего сеанса. Нет, постойте, не спрашивайте меня,
что случилось в прошлый раз. Я скажу это сама. В прошлый раз я показала вам несколько
своих фотографий, которые сделал Дон. Я была обнаженной на них. Подождите! Есть кое-
что еще. — Она остановилась, намереваясь рассказать все сама и не ожидая помощи. —
Мне понравилось показывать вам фотографии. Думаю... То есть, полагаю, вы сказали... У
меня сложилось впечатление, что вам тоже понравилось их рассматривать. Возможно, я
ошиблась...
— Вы не ошиблись, Луиза. Мне действительно понравились ваши снимки в обнаженном
виде.
— Да. — Она вздохнула так, как будто сбросила тяжелый груз. — Да, я так думала, а
затем испугалась, что лишь вообразила это. Каким-то образом я так разволновалась, что
не могла ясно припомнить, что происходило. Я продолжала думать об этом, и мне стало
казаться, что вы были несколько... знаете... ну, возбуждены. Затем я сказала себе, что это
было просто мое воображение. Нет! Не говорите мне. Сейчас я хочу сделать это сама.
Затем... — Снова полились слезы, и на этот раз она потянулась за салфетками и вытерла
их. Она молчала, вероятно, целую минуту. Я исполнился любовью к ней, наблюдая ее
мужество, зная, как она сражается со страхом и стыдом, которые носила в себе почти всю
свою жизнь. Она действительно могла делать это по-своему. Я чувствовал, что быть с ней
в этот момент — большая удача для меня.
