 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Глубоко похороненные мысли и чувства, которые мы прячем от себя, боясь узнать самих
себя и быть самими собой, появляются в сознании неожиданно. Некоторые из них
болезненны, некоторые пугают, а некоторые наполнены горечью разочарования. Многие,
встречаясь с этими бывшими узниками наших внутренних концлагерей, протестуют против
их освобождения. Лучше не знать; лучше оставаться без них, утверждают они. Но жизнь
сама по себе становится неполной и бесцветной, если мы не осмеливаемся взглянуть в
лицо самой сущности своего бытия. Боль Хола и его чувство бессмысленности пугали и его,
и меня, но я был убежден: единственный способ для Хола обрести свою собственную
витальность состоит в том, чтобы пройти через подлинную конфронтацию с этими
чувствами и включить их в свое внутреннее жизненное осознание.
18 декабря
Это случилось за несколько месяцев до того, как Хол снова обрел неутомимость в
работе.
— Возможно, мне нужно вернуться в Центр последипломного обучения и прослушать
несколько действительно толковых тренингов по групповой терапии. Я часто думаю о том,
что не получаю достаточно пользы от своих групп. Когда я читаю о том, что они делают в
Центре, мне кажется, они знают, что делают. Вы знакомы с их последними докладами...
Слушая Хола, я ощутил в его поисках больше заинтересованности, — в том, как он
постоянно просматривал книги и журналы, добросовестно посещал занятия и лекции. И
все-таки в этом чувствовалась неполноценность и фрустрация. Он по-прежнему был
несчастен, думая о работе, к которой самоотверженно готовился столько лет и которая
теперь так или иначе занимала большую часть его времени. Неудивительно, что позднее
на этом же сеансе Хол заметил:
— И поэтому я думал о том, чтобы перейти целиком к исследовательской работе или
преподаванию, или иногда... У меня возникали такие мысли, что... ну, может быть, мне
заняться преподаванием. Я имею в виду, что у меня хорошее место в колледже, и, думаю,
я смог бы получить там полную ставку, и затем, быть может... Это могло быть довольно
привлекательно — иметь умеренную учебную нагрузку и оставлять какое-то время для
размышлений и...
— Хол, что с вами происходит? Кажется, вы не можете дать волю своим мыслям. Вы как
будто выдыхаетесь, перебиваете себя...
— Нет, не знаю. Полагаю, я просто не уверен или что-то в этом роде. Я спрашиваю
себя... — Он замолчал, не договаривая.
— Вы не хотите говорить?
— Что? О, нет, ну, в самом деле, нет. Я слишком много топчусь на одном месте. В любом
случае, это все несерьезно, и не стоит тратить на это время. Кроме того, я бы
действительно хотел вместе с вами подумать об идее полного перехода к преподаванию. Я
знаю, что вы...
Но тон Хола заставил меня снова перебить его:
— У меня такое впечатление, Хол, что эта идея, о которой вы не хотите говорить,
доставляет вам много беспокойства, хотя вы и говорите, что это несерьезно.
Теперь пауза перед его ответом была очень длинной. Он, очевидно, боролся с собой, и
когда наконец заговорил, его слова звучали медленно и с большим напряжением.
— Хорошо. Буду с вами откровенен, но я хочу, чтобы вы знали: это просто одна из тех
мысленных фантазий, которые бывают у всех. Я просто подумал о том, чтобы прекратить,
вот и все. Ничего особенного, правда.
— Прекратить, Хол? — Я настаивал.
Было крайнее раздражение — или отчаяние? — в его голосе, когда он ответил.
— Да, прекратить, понимаете? Просто прекратить. Прекратить работать, заниматься
психологией, прекратить все.
— Все?
В этот момент его голос стал совсем слабым. Борьба, казалось, прекратилась так же
быстро, как и вспыхнула.
— Все вообще — прекратить жить.
В моем кабинете стало очень тихо.
