 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
раздражители. Была ли она жива как человеческое существо? Было ли у нее хотя бы
смутное чувство внутреннего видения?
В той же больнице находился параноик, который был убежден — и горячо убеждал всех
окружающих, — что он “Святой Дух”. Он был вполне доступен для контакта в качестве этой
мистической сущности, но не отзывался на имя Дэвид Мортон, которое было записано в его
больничной карте. В каком-то смысле он был более живым, чем та женщина в состоянии
кататонии; безусловно, он знал что-то о своем собственном Я. И все же, мне любопытно,
интересовался ли он когда-либо той жизнью, которую вел когда-то.
Джорджу Баннерману было тридцать четыре года, когда его родители, с которыми он
жил все эти годы, привели его ко мне. Он никогда не встречался с девушками, не имел
настоящих друзей своего возраста, работал на подсобных работах у соседей, которые ему
сочувствовали. Он не был умственно отсталым или душевнобольным, но был социально
неразвит и не имел никаких явных стимулов к тому, чтобы измениться. Был ли Джордж в
истинном смысле жив, ведя существование, которое подходило, скорее, для
четырнадцатилетнего? Имел ли он какое-либо представление о своей субъективной жизни
или о бытии своего “Я”?
Дональд Флоренц женат и имеет двух детей. Он работает регистратором в крупной
фирме. Каждый его день похож на предыдущий. Он встает в 6.40 утра, завтракает, садится
в автобус, едет на работу, проводит день в рутинной деятельности, возвращается на
автобусе домой в 5.37, ужинает, смотрит телевизор, а затем ложится спать в 11.15— как
раз после первой части выпуска новостей. В какой степени он на самом деле жив? Должно
быть, его способность прислушиваться к своему внутреннему опыту минимальна.
А потом я смотрю в зеркало: действительно ли этот человек живет? И насколько? И
насколько интенсивнее он мог бы жить? Могу ли я расслышать и по-настоящему узнать
свое собственное внутреннее чувство?
Я задаю старый вопрос: что на самом деле значит быть живым? Я слушаю своих друзей,
учителей и пациентов, которые сражаются со смертью, живущей в них, и пытаются
достичь уровня более интенсивной жизни, которая тоже находится внутри них. И, конечно
же, я не удовлетворен ответом. Но постепенно начинаю понимать, что все мы — только
если научимся действительно видеть и слышать — можем почувствовать, как внутри нас
пульсирует жизнь. Мы можем сказать, когда она бьется сильнее и когда слабеет — даже
если никто из нас не в состоянии определить в точных научных понятиях, чем является эта
глубокая интуиция. Однако то, что мы можем сделать, — это понять с помощью своего
собственного внутреннего осознания, как можно по-другому переживать свое
существование.
Достижение надежного осознания с помощью внутреннего чувства и его продуктивное
использование — прямой путь к наиболее волнующим и целительным переживаниям,
которые я и мои пациенты испытываем вместе. Когда кто-то, с кем я работаю,
действительно усваивает дух этих усилий, он оказывается настолько настроен на работу,
что мы оба с нетерпением ждем очередного сеанса, бываем полностью захвачены
приключениями и открытиями, которые становятся возможными, и тем личностным
развитием, которое совершается в итоге. Мы говорим о “возрождении” и новых, более
глубоких надеждах в нашей жизни. И я чувствую, что очень многое черпаю для себя и
очень многому учусь в нашей совместной работе.
Я описываю совершенно иной вид психотерапии, чем та, что практикуется
ортодоксальными психоаналитиками или терапевтами бихевиоральной ориентации.
Действительно, само слово “психотерапия” обретает новый смысл, когда его употребляют
применительно к такому предприятию. Она больше не основана на модели коррекции;
скорее, я думаю об этом занятии как о пробуждении или вызывании жизни, спрятанной
внутри нас, внутренней чувствительности, которую нас научили подавлять, возможностей
бытия, которые слишком редко осуществляются. Всякий раз, когда человек приходит ко
мне, я пытаюсь определить степень его внутреннего осознания — в какой мере у него
присутствует понимание значения внутреннего слушания. Я пытаюсь обнаружить влияния,
которые могли блокировать или ограничивать это прислушивание к своей субъективности, и
подталкиваю пациента к тому, чтобы приложить все усилия для восстановления или
усиления роли внутреннего чувства жизни. Это отправная точка для самых успешных
путешествий, которые я и мои пациенты совершали вместе. Когда мы можем действительно
сконцентрироваться на внутреннем осознании, все остальное — случайно, и мы понимаем
