 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
— Нет, пытаетесь. Вы пытаетесь продать мне то же самое, что всегда продаете: образ
Лоренса-хорошего-парня, Лоренса-заслуживающего-доверия, Лоренса-который-никогда-
ни-в-ком-не-нуждается и Лоренса-который-всегда-спокоен-и-разумен. И вас пугает и злит,
когда я это не покупаю.
— Да вы просто скотина. — В его голосе прозвучали расположение и понимание.
— Лоренс, мне приятно, что вы так тепло ко мне относитесь, но нужно вскрыть еще
один пласт вашего страха.
— Хм-м. Я не знаю, что вы имеете в виду. — Его голос был не таким твердым. Он
больше не казался деловым администратором.
— Смятение — это простой способ быстрого ухода, Лоренс. Это ваш постоянный способ
избегать столкновения с зависимостью от того, как вы выглядите в глазах других. — Нужно
помочь ему остаться с самим собой сейчас, но я все же чувствовал его намерение сбежать.
— Да. Хм-м. Вероятно, я понимаю, что вы имеете в виду. — Его голос стал грудным и
звучал неуверенно. Мы оба некоторое время молчали. Его дыхание казалось отрывочным и
неглубоким. Глаза были открыты, но расфокусированы.
— Я чувствую себя хорошо, когда я в центре событий, организую дела, выдвигаю идеи...
Именно так я чувствовал себя минуту назад, разговаривая с вами... Но затем наступают
другие моменты... Как прошлым вечером... Я закончил междугородный разговор около
шести тридцати, кабинеты были уже пусты. Я мог слышать, как в конце коридора
переговариваются привратники. За окном было темно и пасмурно. Затем я услышал, что
привратники покидают гардероб, и дверь с грохотом захлопнулась... Внезапно у меня
появилось чувство, что здесь никого нет, никого в коридоре, никого на улицах, никого в
мире. — Он остановился, собираясь с силами, чтобы сказать следующую фразу. — Затем я
подумал, что не может быть, чтобы вокруг никого не было. — Он снова остановился. Было
ясно, что он изо всех сил старается контролировать свой голос и свою речь.
— Кажется, для вас очень важно говорить сейчас ровным голосом, не давая воли своим
чувствам.
— Что за польза в хныканье?
— Трудно позволить себе просто быть собой.
— Кто я? Что я? — Его голос стал стонущим и испуганным. — Вчера вечером в своем
офисе я тоже спрашивал себя об этом. Сначала я подумал, что вокруг никого нет, но потом
я уже знал, что это не так. Не было никого здесь, в моем кабинете, на моем стуле. Это
правда. Никого нет сейчас в этой комнате. Никого на этой кушетке. Вы понимаете? — Его
голос перешел в отчаянный, страшный шепот. — Никого. Кто я? Если бы я не пошел на все
эти встречи, кто-то другой пошел бы. Если бы меня не было здесь сейчас, был бы кто-то
другой. Что вы скажете? Вы бы даже не знали, если бы кто-то другой позвонил вам и
пришел к вам и занял эти часы, которые вы проводите со мной. Вы бы даже не узнали, что
Я мог бы быть здесь. О, бесполезно. Словами этого не сказать. — Он снова замолчал, но
лицо его скривилось, раздираемое мучительными противоречиями.
Пока он молчал, в моей голове родились непрошеные вопросы. Что это значит, что я
сейчас с Лоренсом? Это мог бы быть Эл, Джерри или кто-то еще. Когда-нибудь кто-то
другой будет рядом с другим Лоренсом. Меня не будет. Меня не будет нигде, насколько мне
известно. Я мысленно содрогнулся. Я знал, куда ведут эти мысли, и не хотел следовать за
ними. У меня заныло в желудке. Я посмотрел на Лоренса. Он был поглощен своим
собственным внутренним смятением. Я бы хотел, чтобы Лоренс последовал туда. Я был
убежден, что только таким образом он сможет пробудить в себе подлинное чувство
собственного бытия. Но я не хотел следовать туда сам. Я старался извинить себя, ссылаясь
на то, что должен сконцентрировать свое внимание на Лоренсе. Я понимал, что это
неуклюжая отговорка. Если уж говорить начистоту, то, следуя за своим собственным
страхом, я только и смогу по-настоящему быть с ним.
Я попробовал размышлять о жизни как о процессе, о бытии вне материи, ветре, о
котором узнают лишь по колыханию деревьев и травы. Слова казались сухими сучьями,
воткнутыми в унылую раковину, и были абсолютно бессмысленны. Неожиданно я понял
смысл искаженных, оплывающих, как свеча, часов Дали. Я с жадностью ухватился за этот
образ; он избавлял меня от тревожного осознания. Я с неохотой отбросил его, чтобы дать
себе почувствовать пустоту. “Я — тот, кто сейчас думает”, — сказал я себе молчаливым
шепотом. Это не принесло успокоения. Я попытался схватить свое бытие, думая о себе
таким образом. Это не сработало. Что происходит, когда я не думаю? Тогда я ничто?
