 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
— Я не нахожу серьезных возражений, Ларри.
— Да. Хм-м. Я предполагал, что вы это скажете.
— Минуту назад вы сказали, что многое здесь приобрели. Не могли бы вы подвести
краткий итог?
— Не знаю, Джим... Хм-м. Трудно коротко сказать обо всем, через что я прошел здесь,
в этом кабинете, на этой кушетке, с вами. — Он посмотрел в мои глаза так прямо и с такой
теплотой, что я переполнился смущением, и комок подкатил у меня к горлу.
— Ну, посмотрим. Хм-м. Я просто буду говорить то, что приходит в голову. В конце
концов, должен же я уметь говорить, а? — Он криво улыбнулся. — Мы прошли большой
путь... Вместе... Да, это важно. Думаю, вы тоже совершили путешествие. Верно? — Он
остановился, снова посмотрел на меня глубоким взглядом, вопрошая. Я быстро кивнул,
чувствуя огромную радость, что, наконец, он видит меня — меня.
— Вы верно подметили это, Ларри. Я заглянул в разные уголки своего Я, пока был с
вами. И хорошие, и ужасные.
— Да, я думал об этом. — Пауза. — Мне жаль, что путешествие закончилось, но я рад
этому. Больше радости, чем сожаления. Хм-м. Оглядываясь назад, знаете, вспоминая, как
я впервые пришел в эту комнату... Я с трудом могу поверить, что ужасно был испуган тогда.
Хотя, знаете, этот страх все еще во мне. И сейчас. Я могу почувствовать, что он здесь, он
ждет. Когда я в офисе, я иногда могу почувствовать его. Особенно когда я слишком
озабочен тем, какое впечатление произвожу на людей, с которыми имею дело. И еще
иногда... иногда с семьей... Нет, это не то же самое. С семьей — это груз тех лет, всех тех
лет, когда я упустил возможность по-настоящему быть с ними. Хм-м. Это не столько страх,
сколько боль, я бы сказал, мучение.
— Да. Да, я знаю, Ларри. Я знаю это по себе.
— М-м-хм-м. Я так и знал. — Пауза. — Полагаю, они — эти чувства — всегда будут со
мной. По крайней мере, некоторые. Но я могу почувствовать сейчас, что Я — человек,
который испытывает страх... или сожаление. Я — человек, который сожалеет, что плохо
видел других людей. Не знаю, как сказать об этом, Джим. Это важно, но словами не
выразить того, что я на самом деле переживаю. Хм-м. Трудно передать, что я чувствую
внутри, когда произношу слово “Я”, как сейчас, когда пытаюсь объяснить это. О, я не знаю,
я... Ну, попробуем так: я надеюсь, я боюсь... э-э... я хочу... Хм-м. И я... Главное, я есть.
__________
Ларри открыл для меня одну из главных особенностей человеческой личности —
решающее значение субъективного переживания для подлинности и осознанности жизни.
Когда Ларри впервые пришел ко мне, он утратил объективное подтверждение своего
бытия, и у него не было осознания важности своего Я. Те муравьиные укусы, которые
внушали ему ужас, олицетворяли распад его чувства собственного бытия. И ни вовне, ни
внутри себя он не мог найти ничего, что восстановило бы его чувство идентичности.
Внешние доказательства, которые когда-то казались такими существенными, рассеялись, и
он не нашел никакого внутреннего чувства, чтобы заменить их.
Утратив внутреннее направление, Ларри вел себя в соответствии с ожиданиями,
которые у него и у других сложились относительно того объекта, которым он был —
энергичного и напористого руководителя успешного бизнеса. Этого было недостаточно для
внутренней безопасности его бытия. Не существовало также никакого подлинного отклика
или подтверждения тому, что он делал, какими бы успешными по коммерческим стандартам
ни были его действия. Внутренняя, витальная уверенность в собственном бытии может
возникнуть лишь из переживания своего внутреннего чувства.
Решающий момент, который понял Ларри: его достижения, его образ в чужих глазах,
его восприятие самого себя недостаточны для того, чтобы дать ему прочное чувство своего
собственного бытия. Не обладая своим внутренним зрением, он обнаруживал, что он ничто.
Чтобы осознать свое бытие, он должен был прислушаться к своим внутренним
переживаниям, открыть свое непосредственное присутствие в каждый момент. Должен был
пережить свою природу как процесс, а не как содержание или материю. Когда Ларри смог
достичь этого осознания, он обнаружил внутреннее единство, в котором чувство бытия, его
желания, усилия, его оценка результатов переживались как части единого целого — его
собственной идентичности.
