 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
моряк, в отличие от анекдота, был не с фермерской дочкой, а с крутой девицей, выросшей
в блатном квартале и занимавшейся профессией, которой в ее семье занимались уже три
поколения женщин. В тот момент, который в классических случаях посвящается
раскуриванию сигарет, они обнаружили, что им нечего курить. Оба почувствовали
настоятельную потребность насытить организм никотином, и моряк набрал телефонный
номер. “Пошлите боя в комнату 411”. “Бой” был тридцатилетним полухиппи, которому
удавалось время от времени укорачивать волосы ровно настолько, чтобы получить работу,
требующую лишь исполнительности и выносливости. У него было гораздо больше
последней, чем первой.
Моряк, в одних трусах, открыл дверь. Его компаньонка, решив не упустить случая для
саморекламы, показалась безо всего, за исключением улыбки, которую считала
чувственной. Служащий, очевидно, одинаково устал от них обоих; по крайней мере, до того
момента, пока моряк, не слишком бдительный из-за алкогольных паров, не протянул ему
десятидолларовую бумажку, явно принимая ее за долларовую. “Принеси пачку “Уинстона” и
оставь себе сдачу”. Служащий быстро сгреб бумажку и убрался из комнаты с необычной
поспешностью.
Позже в этот же день тот же самый служащий лежал у меня в кабинете на кушетке,
пересказывая свое последнее приключение. От него исходил довольно резкий запах,
видимо, он так и не помылся, выйдя из гостиницы. Его лицо и руки были грязными, а все
его манеры говорили о том, что он надеялся меня “достать”. Что у него и получалось.
— Итак, эта скотина беспрерывно вызывает меня в свою комнату. Он уже свихнулся от
“Джека Дэниелса”, бутылку которого я принес ему раньше, а тут еще какая-то корова
бродила по комнате в одних туфлях. Как бы то ни было, этот парень дает мне червонец и
просит принести пачку сигарет, а сдачу оставить себе. Он уже так хорошо набрался, что не
видит, что дает мне десятку. Ну, я ее быстренько сгреб, притащил ему его поганые
сигареты, а сдачу оставил себе, как он и сказал.
Фрэнк устроился поудобнее на кушетке и замолчал. Очевидно, он ждал моей реакции на
его рассказ о мелкой краже. Я хранил молчание, отчасти, вероятно, просто не находя
возражений. Обстоятельства были слишком очевидными. У меня также было чувство, что
Фрэнк использует это описание как своеобразный туман, чтобы рассеять внимание.
— Черт, почему бы и нет? — продолжил он внезапно. — Придурок сам просил об этом.
Таким образом, Фрэнк продолжал спорить со мной, хотя я и не возражал ему.
— Чего вы хотите, Фрэнк? — Я знаю, что мой голос звучал утомленно. Возможно, я
наказывал его — он досаждал мне больше, чем я признавал.
— Ничего не хочу. — Его тон был сердитым, но он так разговаривал всегда. — Я просто
рассказываю вам все, о чем думаю, как вы мне и велели.
Насколько мне было известно, я никогда не просил Фрэнка, чтобы он рассказывал мне
все, о чем думает, однако это было неважно.
— Звучит сердито.
— Я не сердит. Вы, ребята, все время хотите, чтобы люди сердились, или плакали, или
что-нибудь еще. Я просто пытаюсь рассказать вам о своей жалкой работе и о придурках, с
которыми приходится иметь дело. Как этот старый болван — Гандовский его зовут —
который все время живет в гостинице... На самом деле он не такой уж плохой... он угрожал
поджечь меня, если я еще раз посмею ему нагрубить. Не могу понять, что я сказал такого
обидного, но он рвал и метал...
— Фрэнк, я устал от ваших “Приключений Фрэнка Конли, мальчика по вызову”.
— Ну, а что же вы хотите, чтобы я делал? Вы просили говорить вам все, что мне
приходит на ум, а когда я это делаю, вы говорите, что устали от моих слов.
— Смотрите, Фрэнк, похоже, я вас немного раздражаю. Вы сами напрашиваетесь на это
и...
— Как это я напрашиваюсь? Господи, я не хочу, чтобы меня сбивали. Я ни на что не
напрашиваюсь.
— О’кей, о’кей. Не хочу вдаваться сейчас в подробности.
— Так вы вешаете все это на меня, а потом говорите: “Забудьте об этом”. Я вас не
отпущу.
— Вы правы, Фрэнк. Я не должен был говорить этого между делом. — О’кей, мне все
время кажется, что вы ищете повода возмутиться. Я чувствую, что должен дважды
