 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
подумать, прежде чем скажу вам что-нибудь, иначе вы обнаружите что-нибудь в моих
словах, что вас возмутит — как сейчас.
— Что такое? Вы уверяете, что я прав, а потом выворачиваете все наизнанку и
говорите, что я заставляю вас нервничать, потому что неправ.
— Фрэнк, — я говорил полусмеясь, полураздраженно. — Вы опять делаете то же самое.
Что касается слов, которые вы произносите, вы опять правы. Но такая правота — всегда
довольно пустая затея. Это игра в одни ворота, потому что вы соприкасаетесь со мной на
самом поверхностном уровне.
— Я не понимаю вас. Думаю, вы, ловкачи, добиваетесь этого тем, что так запутываете
парня, и он просто перестает что-либо соображать.
— Фрэнк, я думаю, что на одном уровне вы часто бываете правы, а на другом — в вас
полно дерьма, и я думаю также, что какой-то частью своей головы вы это знаете.
— Каждый раз, соглашаясь со мной, вы тут же берете все назад. Я просто не знаю, чего
вы ждете. Я чувствую, что, как вы и сказали, вам нравится раздражать меня.
— Я никогда не говорил, что мне это нравится!.. Ну, ладно, оставим это.
Так Фрэнк выиграл еще один раунд, но в то же время, конечно, и проиграл. Где бы и с
кем бы ни был Фрэнк и каковы бы ни были обстоятельства, Фрэнк разыгрывал из себя
возмущенную, сердитую и разочарованную жертву. Это была самопорождающая система.
Довольно скоро любой человек, находящийся в обществе Фрэнка, оказывался
придирчивым, нудным и язвительным.
После ухода Фрэнка у меня был небольшой перерыв в расписании, и поэтому я взял
чашку кофе с печеньем и сидел в своем кабинете, думая о нашем разговоре. Фрэнк бросал
мне вызов. Он настолько отличался от большинства людей, с которыми я работал, что для
меня стало просто мечтой установить с ним такой контакт, которого мы пока не могли
добиться. Но, ребята, он-таки умел встать как кость поперек горла! Сокрушенный, я понял,
как часто он выбивал у меня почву из-под ног. И все же меня поражало, что он, казалось,
никогда не злорадствовал, сбивая меня. Я догадывался, что это просто единственный
способ общения, который был ему известен.
Странно, что Фрэнк обратился к психотерапии. Должно быть, причиной было его
бесконечное чтение. Я знал, что когда Фрэнк приходит на сеансы, у него с собой всегда
одна или несколько книг, а из случайных замечаний, которые он ронял, я понял, что у него
довольно много времени для чтения на работе, а в свободное время он и подавно
зарывается в книги. И, тем не менее, поскольку жизнь Фрэнка была пустой во многих
отношениях, я был действительно рад, что у него есть книги. А теперь они привели его к
психотерапии.
Меня удивляло, как он мог платить за свою терапию. Он получал какую-то пенсию за
свою военную службу, но я сомневался, что ее было достаточно, а его должность мальчика
на побегушках в гостинице и вовсе делала это невозможным. Однажды он упомянул о
каком-то наследстве, оставшемся после смерти отца, но у меня сложилось впечатление,
что оно относительно небольшое.
Грубый, испуганный, взрывной, жалующийся, иногда забавный и всегда невероятно
упрямый, Фрэнк доставлял удовольствие, вызывал раздражение и бросал вызов. И как-то
незаметно случилось так, что я искренне полюбил его.
11 июня
На другой день Фрэнк рассказал мне следующую историю.
— Я был в библиотеке, а этот кретин подходит ко мне и говорит: “Почему ты не
моешься, бродяга?” Ну, я и послал его подальше, а он стал весь красный и говорит, что
арестует меня. Библиотечные тетки зашипели: “Тише! Тише!”, а я просто посмотрел на
него и сказал, куда ему все это засунуть, а он поканал к телефону. Насколько я понял, он
собирался звонить легавым. Естественно, я не стал их дожидаться. Господи! Что за козлы
повсюду. Кто его просил совать свой нос в то, моюсь я или нет? — Фрэнк сердито вращал
глазами, а я про себя улыбнулся постоянному побочному преимуществу, которое давала
работа с Фрэнком — его бессознательному чувству юмора. Я представил себе, что
действительно нос этого господина предупредил его о том, что Фрэнк не мылся, но Фрэнк
