 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
— Ну, может быть, вы видите что-то помимо того, что я сказал?
Хм-м-м. Это звучит по-другому. Фрэнк немного приблизился ко мне.
— Ничего особенного, Фрэнк. Полагаю, главное, что я понял: вы рискнули чем-то ради
абсолютно незнакомого человека.
— О черт! Какой в этом риск? Эта чертова работа и так поганая. Они и так могут
спихнуть ее на Бермана, как бы я ни старался.
— Думаю, вас злит, когда я предполагаю в вас какие-то добрые побуждения.
— Какие “добрые побуждения”? Я не сделал ни черта для этой старой калоши. По
правде говоря, вы раздуваете совершенно ничтожное дело.
— Ого! Вы, безусловно, тратите много сил на отрицание моей маленькой догадки.
— Слушайте! Просто выбросьте из головы, что я сделал что-то для какой-то тупой
старухи и тому подобное.
— Кажется, это очень важно для вас.
— Да, ну... ну, я думаю, лучше не иметь каких-то сумасшедших идей о моих
побуждениях, если вы собираетесь как-то помочь мне.
— О’кей, таким образом, сообщение гласит: Фрэнк не питает добрых побуждений к
старым леди. Верно?
Ох-ох-ох. Слишком много сарказма. Не смог устоять перед искушением. Он
действительно знает, как достать меня.
— Вы сознательно передергиваете то, что я сказал. Сообщение состоит не в этом, и вы
это знаете. У меня могут быть добрые побуждения, если в них есть какой-то смысл.
Зачем...
— Вы правы, Фрэнк, — перебил я поспешно. — Вы правы. Я исказил смысл ваших слов.
Простите. Думаю, вы просто немного разозлили меня, и я дал сдачи.
— О, черт, все в порядке. Не делайте из этого катастрофы.
—
Может быть, вы понимаете... Нет, я не хочу говорить это так. Фрэнк, постарайтесь
услышать это, пожалуйста: я начал проводить параллель между тем, как я исказил ваши
слова несколько минут назад, и тем, как вы временами искажаете мои. Я начал делать это
непроизвольно, и до меня вдруг дошло. Я не хочу этого делать. Мы оба слишком много этим
занимались, и, думаю, лучше бы нам использовать наше время, чтобы поработать над
более глубокими проблемами. Понятно, что я говорю, Фрэнк?
— Да, да, понятно. — Пауза. — Вы знаете, я ненавижу, когда вы говорите с таким
пафосом. Почему бы просто не выражать свои мысли прямо?
— На минуту мы встретились, но, думаю, для вас это было слишком много, и вы были
вынуждены найти что-то, на что можно пожаловаться, и оттолкнуть меня.
— Да нет, просто мне не нравится, что вы все превращаете в мелодраму.
— Сейчас я чувствую себя несколько уязвленным, и одна моя часть хочет ответить вам
тем же или защитить себя. А другая говорит: “Фрэнку необходимо видеть мелодраму во
всем, что касается эмоциональной близости”.
— Для чего мне это? Я просто не люблю, когда со мной говорят, как...
— Подождите, Фрэнк! Дайте мне ответить на ваш вопрос. Думаю, вам необходимо
избегать любой эмоциональной близости, потому что вы немногое о ней знаете, что не
причиняло бы вам боли. То немногое, что я знаю о вашем детстве, свидетельствует о том,
что вы не получали ничего, кроме страданий, от своих родителей, братьев и сестер.
Возможно, я не должен был говорить: “ничего, кроме страданий”. Мне не много известно
об этом, но вы никогда много и не говорили — ни о чем, кроме каких-то болезненных
подробностей.
— У меня сложились хорошие отношения со старшей сестрой, которая вроде как
заботилась обо мне, когда мать попала в больницу.
— Расскажите мне побольше об этом. Я ведь действительно не знаю, как вы
воспринимали это, когда были ребенком.
— Паршиво, вот как. Но были периоды...
Медленно и постепенно Фрэнк начал рассказывать о себе. За несколько месяцев мы
продвинулись в совместной работе. Главное внимание уделялось нами детству Фрэнка, и
оказалось, что он стал более терпимо относиться к нашей совместной работе над его
прошлым. Он редко позволял себе выразить свои эмоции в настоящий момент, и я был
осторожен, не подталкивал его. Мы медленно строили альянс, в котором оба страстно
нуждались, и, наконец, начали обсуждать текущие неприятности и тревогу моего пациента,
