 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
— Я чувствую себя идиотом. Вы понимаете, не так ли? Я имею в виду одежду, волосы и
все остальное. Не знаю, почему, но чувствую. И это выводит меня из себя. Я ненавижу это
чувство.
— Действительно печально — чувствовать себя так неловко, выбравшись из грязи.
— Что вы имеете в виду: “выбравшись из грязи”? Из какой грязи? — Он помолчал. — Ну
ладно, оставим это, я знаю, что вы имеете в виду. Дерьмо-о! Я чувствую, что хочу начать
пикироваться с вами, как мы обычно делали это раньше.
— Да, это как бы обеспечит нам занятие...
— В то же время я устал тратить время и деньги на такую ерунду. Слушайте, я получил
работу. Вы бы никогда не поверили, каким образом. Помните того старого осла из отеля
“Космополитен”, который угрожал уволить меня за то, что я как-то не так говорил с ним?
Гандовски. Да, Ефраим Гандовски. Так вот, я наткнулся на него в кафетерии, и старик был
очень дружелюбен. “Как дела? Что поделываешь?” И все в этом духе. Вначале я отнесся к
нему с подозрением, но, Бог свидетель, он был на уровне. Так что вскоре мы уже болтали
как два старых приятеля, и он посвятил меня во все дела отеля. Оказалось, что Бермана
повысили, а Хикса — он был старшим дежурным — уволили, и еще много такого.
Выяснилось, что на самом деле Гандовски сожалеет о моем увольнении. Представьте себе!
Он слышал историю о том, как меня застукали с этой цыпочкой, и помешался на этом.
Заставил меня все рассказать и так возбудился, что я думал, он кончит прямо в кафетерии.
Он смеялся, как сумасшедший. Потом он спросил меня, что я делаю, и когда я ответил, что
сижу на мели, он сказал, что даст мне работу. Кажется, он занят каким-то большим
печатным делом. Сказал, что я должен хотя бы немного помыться, что я и сделал. Дерьмо-
о-о! Ну и дела, да?
— Все это, кажется, здорово.
— Да, не спорю. Знаете, он довольно симпатичный старикан. Правда, сказал, что в его
конторе я должен держаться подальше от женщин. Но, знаете, я и не догадывался, что он
такой. Я имею в виду, что никогда бы не вообразил, что он может дать шанс парню вроде
меня. Не знаю, зачем ему это. Может, он хочет, чтобы я рассказывал ему сексуальные
истории. Не думаю, что он педик. Во всяком случае, он так себя не вел.
— Вам трудно понять, почему кто-то может симпатизировать вам или хотеть сделать
что-то для вас.
— О, я не знаю. Просто удивляюсь... Черт, оставим это. Я в любом случае не
представляю себе, что у него за цель. Он...
— Вам правда становится не по себе всякий раз, когда возникает намек на близость или
эмоции по отношению к вам.
— О, ради Бога, вы опять говорите об этом! Все это большое дерьмо. Вы знаете это.
Каждый на самом деле старается получить все, что может. Так что я не верю в Армию
Спасения.
— Вы чувствуете, что гораздо лучше воевать со мной, чем иметь дело с этим печальным
чувством, рождающимся внутри вас.
— Каким печальным чувством?
— С тем, которое вы осознавали бы, если бы не бросались из стороны в сторону и не
всплескивали бы руками, чтобы отвлечь себя.
— Не знаю, что вы имеете в виду. У вас эти дурацкие идеи о...
— Фрэнк, я начинаю попадаться в ту же старую ловушку, как и вы. Я хочу из нее
выбраться, и, думаю, вы тоже этого хотите.
— Да, я больше не желаю тратить время на это дерьмо.
— Как и я.
— Но, если говорить прямо, какое печальное чувство вы имеете в виду?
— Просто подождите минуту, Фрэнк, и посмотрите, что происходит у вас внутри прямо
сейчас. Вы чувствуете, что происходит в самом центре вас самого — помимо наших
пререканий, помимо деталей вашей новой работы, помимо всего остального. Что вы
чувствуете в себе прямо сейчас?
Он замолчал, глубже погрузился в кресло, засунул руки в карманы, так что плечи у него
поднялись выше ушей. Фрэнк проделал большой путь: он действительно пытался сейчас
работать со мной. “Будь терпелив,— говорил я сам себе. — Хорошо бы тебе самому
достичь такого же прогресса в решении собственных проблем, Джим”.
