 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
— О, на самом деле ничего серьезного. Просто постепенно я осознала, что он пытается
подсмотреть за мной, когда я принимаю ванну, и отправиться на прогулку вдвоем.
Однажды, когда мы с ним гуляли, он привел меня на пруд и сказал, что это его старый
бассейн. Он получал массу удовольствия, рассказывая мне, как они купались в нем
нагишом, и он хотел, чтобы я прямо сейчас сняла одежду и искупалась там. Мистер
Кольтен сказал, что будет наблюдать за тем, чтобы никто не подошел, и все будет в
порядке. Я была ужасно испугана, но он продолжал настаивать, и, наконец, я начала
раздеваться. И когда я сняла платье и белье, из кустов выскочила миссис Кольтен, крича
на нас обоих. Думаю, ей показалось, что я пыталась соблазнить его или что-то в этом
роде. Я только плакала и плакала, пытаясь все объяснить, но никто мне не верил. А старик
только все запутал, пытаясь защитить и меня, и себя и отрицая вообще все. Все это
превратилось просто в кошмар. Как бы то ни было, спустя примерно неделю они отправили
меня обратно к дяде Беннету.
— Что вы чувствовали при этом?
— Не знаю. Я словно онемела, и мне было очень стыдно. Я просто не хотела никого
видеть и ничего слышать об этом. — Она тихонько плакала, и, казалось, избегала
встречаться со мной глазами. — Ну, а потом мне нельзя было оставаться у них. Так что
через месяц или около того они пристроили меня жить к пожилой леди и, я стала помогать
ей в обмен за комнату и содержание. Это была миссис Дэвис, и я оставалась с ней, пока
мне не исполнилось шестнадцать. Потом...
И Луиза продолжала рассказывать о своем печальном детстве. Было нетрудно понять,
почему она так сильно старается угодить. В девять лет она была тяжело ранена в аварии,
в которой погиб ее отец; вскоре после этого умерла мать Луизы. С тех пор она постоянно
попадала в ситуации, где ей приходилось угождать лишь для того, чтобы продолжать жить
там, где временно находился ее дом.
К концу нашего сеанса, после того, как она закончила свой рассказ и мы поговорили о
планах относительно терапии, я решил еще раз выяснить, насколько она осознает свое
воздействие на посторонних.
— Есть одна вещь, которая произвела на меня впечатление во время нашего разговора,
мисс Гован. — Вы кажетесь очень озабоченной тем, чтобы казаться приятной, покладистой
и веселой, даже если вы рассказываете об очень невеселых вещах. Было бы полезно
знать, насколько вы осознаете это свое поведение.
— О, это меня смущает. — И она действительно смутилась, хотя и немного кокетничала.
Это тоже выходило эротично. — Ну, думаю, я знаю кое-что об этом. Иногда я осознавала,
что очень стараюсь... Не знаю, как сказать. Ну, я однажды подумала — после того, как
посмотрела кино: “У меня жизнь, как у Бетт Дэвис, а я притворяюсь, будто я Ширли
Темпл”.
Это хорошо сказано, подумал я про себя, только я бы добавил: “Ширли Темпл и
Мэрилин Монро”.
Встречаясь с Луизой около года, я чувствовал, что приторное кокетство уменьшилось,
но эротические намеки продолжались, как и ее стремление угождать. Манера с
необыкновенным напряжением и вниманием сосредоточиваться на моем лице и глазах
временами раздражала меня, но временами действовала сильно и загадочно.
Луиза руководила обучением социальных работников в большой общественной
организации, и из того, что мне удалось узнать, я сделал вывод, что она была хорошим
работником и ее любили. Но она начала осознавать, что ей не хватает внутреннего зрения
и чувства идентичности, которое оно дает. Луиза говорила: “Я не знаю, кто я на самом
деле. Я почти могла бы сказать, что не знаю, есть ли я на самом деле. Я имею в виду, что
уверена в том, что существую — только когда я с кем-то, особенно с тем, кто нуждается во
мне. В последнее время, с тех пор, как мы начали говорить об этом, я спрашиваю себя:
если никто не будет во мне нуждаться, я, может быть, просто исчезну?”
Луиза стала так остро осознавать свою зависимость от других, что думала о себе то как
о пустой раковине, которая оживает только в чужих руках, то как о “нагревательном
приборе”, который нужен лишь для того, чтобы давать другим тепло, и не имеет значения
сам по себе.
18 октября
