 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
твоей невыбранной фамилии, чтобы не обдать гоготом, чтобы не лягнуть: ха-ха, Кляча!.. Еще и учителя
путают ударение: уставившись в журнал, произносят: КлЯчко - ха-ха, клячка!..
Из польско-украинской древней фамилии произвели Клячу Водовозную, Клячу Дохлую - это он-
то, которого Ник. Алексаныч прямо так, вслух, при всех назвал гениальным парнем?.. Видали когда-
нибудь вратаря по фамилии Дыркин? Нападающего Размазюкина? Защитника Околелова?.. Песню
помните: «П-а-аче-му я ва-да-воз-аа-а?»
Фамилия Клячко зажимала его в угол, не мог он с ней сжиться-отождествиться, это была не Его
фамилия.
Почему не Дубровский, не Соколов, не Рабиндранат Тагор, не Белоконь, на худой конец?
Белоконь, звездно-высокомерный король-Белоконь, красавчик, в которого потом влюбилась
молодая учительница английского и, как болтали, что-то имела с ним, поцелуй в углу, что ли, - этот
всеобщий источник комплексов сидел через парту, не подозревая о своем статусе, закомплексованный
по другим причинам...
Однажды Академик испытал нечто вроде горького фамильного удовлетворения. Учительница
физики, рассеянная пожилая дама по кличке Ворона Павловна, намереваясь проверить усвоение
учениками закона Ома, сонным голосом произнесла: «Белокляч...», что составило синтетическую
лошадиную фамилию его, Клячи, и Белоконя. Тут и произошла вспышка, засияла вольтова дуга
родственности -оба они, под проливным хохотом, медленно поднялись...
Вероника Павловна еще минут пять строго улыбалась. К доске так никто и не вышел.
На перемене Клячу уже называли не просто «Кляча», а «Белокляч Водовозный».
На больших переменах Академик забирался под лестницу последнего этажа, в облюбованный
уголок, и там что-то писал, вычислял, во что-то играл сам с собой... Не выносил гвалта, возни в духоте -
сразу хирел, зеленел, словно отравленный, пару раз тихо валился в обморок... В дружеской борьбе, как и
в шахматах, равных не ведал: и меня, и Яську, тяжелого, как мешок с цементом, и того же Афанасия
валял как хотел, брал не силой, а опережением, интеллектом.
Но для статуса такая борьба значения не имеет: ну повалил, ну и подумаешь, посмотрим еще, кто
кого...
В серьезных стычках Клячко всегда уступал, в драках терпел побои, не смел никого ударить, мог
только съязвить изредка на слишком высоком уровне. Можно ли быть уважаемым, в мужской-то среде,
если ни разу, ну ни единожды никому не двинул, не сделал ни одного движения, чтобы двинуть, ни разу
не показал глазами, что можешь двинуть?.. Клячу считали трусом. Но я смутно чувствовал, что это не
трусость, а какой-то другой, особый барьер... Это ощущение вскорости подтвердилось...
Неиспользованная победа
Однажды на наш школьный двор забежала серенькая, с белыми лапками кошка. Переросток
Иваков, он же Иван из седьмого «А», здоровенный бугай, по слухам имевший разряд по боксу и бывший
своим в страшном клане районной шпаны под названием «киксы», кошку поймал и со знанием дела
спалил усы. Ивак этот любил устраивать поучительные зрелища, ему нужна была отзывчивая аудитория.
Обезусевшая кошка жалобно мяукала и не убегала: видимо, в результате операции потеряла
ориентировку. Кое-кто из при сем присутствующих заискивающе посмеивался, кое-кто высказывался в
том смысле, что усы, может быть, отрастут опять...
Ивак высказался, что надо еще подпалить и хвост, только вот спички кончились. Кто-то протянул
спички, Ивак принял. Я, подошедший чуть позже, в этот момент почувствовал прилив крови к лицу -
прилив и отлив...
«Если схватить кошку и убежать, он догонит, я быстро задыхаюсь, а не догонит, так встретит
потом... Если драться, побьет. Если вдруг чудо и побью я, то меня обработает кто-нибудь из его киксов,
скорее всего Колька Крокодил или Валька Череп, у него финка, судимость...»
Вдруг, откуда ни возьмись, подступает Клячко, лунно бледный, с мигающим левым глазом.
-
Ты что... ты зачем...
Ивак, не глядя, отодвигает его мощным плечом.
И вдруг Кляча его в плечо слабо бьет... не бьет даже, а тыкает, но тыкает как-то так, что спички из
