 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Казалось бы, что в экзистенциальной философии Гейдеггера и Ясперса
должна была бы быть поставлена проблема человека
25[25][3]
. Ведь онтология
Гейдеггера есть онтология человеческого существования. Поэтому забота,
страх, власть обыденности (das Man), смерть, падшесть мира принадлежат для
него к сфере онтологии, а не психологии. Так же у Ясперса пограничное
положение человека (Grenzsituation) имеет метафизическое значение, равно как
и проблема коммуникации между "я". И все-таки у Гейдеггера и у Ясперса не
поставлена по-настоящему проблема человека, у них нет философской
антропологии, как основы всей философии. Они много дают для построения
философского учения о человеке, но сами его не строят. Остается непонятным,
что же такое человек, почему исключительно в его существовании и судьбе
раскрывается структура бытия. Непонятно также, откуда берется сила познания
у человека. Ясперс тем отличается от Гейдеггера, что мало верит в возможность
объективной, наукообразной метафизики и онтологии и считав метафизику
более субъективно личной, чтением символов. Он тонкий психолог. Но
защищать субъективно-личный характер метафизики нужно совсем не
вследствие скептицизма и маловерия, а потому, что это есть путь к высшему
познанию. Все сводится к проблеме человека. Как это ни странно, но философы
вообще мало ставили проблему человека. "Это больше делала теология или
философия явно религиозная. Интересную попытку преодолеть всякий
антропоцентризм в познании представляет философия Бруншвига
26[26][4]
. Это -
математический идеализм, восходящий к Платону. Антропоцентрична для
Бруншвига философия, ориентированная биологически, философия же,
ориентированная математически, совершенно бескорыстна и безотносительна к
человеку. При этом истины математики более относятся к духовной жизни, чем
проблема смысла жизни, которая еще свидетельствует о человеческой
заинтересованности. Математическое познание есть спиритуализация.
Философия должна окончательно освободиться от остатков христианскою мифа
о человеке, о центральности человека. Это пафос, родственный Спинозе,
который боролся с грубыми формами антропоцентризма и антропоморфизма.
Но вот что ясно. Проблема человека, как центра бытия, есть проблема
христианская по преимуществу. И антропологическая философия есть
христианская философия. Греческая философия не ставила во всей глубине и
полноте проблемы человека. Она открыла разум в человеке, но сам человек не
Предстал ей еще во всей своей центральности и проблематичности. Человек
находится в бытии и есть бытие до познания бытия. И возможность познания
бытия определяется тем, что есть бытие самого человека. В составе его "я",
бытийственном составе, есть то, что делает возможным познание.
Трансцендентное есть, но оно совсем не "объективно" и не авторитарно, оно
имманентно человеческому существованию. Первоначально не сознание, не
субъект, противостоящий бытию, не ощущение и восприятие, как раздельные
элементы, а целостный человек, человек, вкорененный в глубину бытия. Это не
тот человек, который исследует психологию и социологию и который
принадлежит объективированному миру, это человек, данный во внутреннем
своем существовании. С эпохи Возрождения открывалась природа и была
реабилитирована природа. Человек начал узнавать себя, как часть природы, и
это даже показалось ему освобождением. Теперь настало время открыть и
реабилитировать человека не как часть природы и мира объективированного, а
как бытие в себе, вне объектности и предметности, во внутреннем его
25[25][3]
См. Heidegger "Sein und Zeit" и Jaspers, три тома "Philosophic"*.
26[26][4]
См. Brunschvicg "Le progres de la conscience dans la philosophie occidentale", "Spinoza et ses
contemporains" и "Les etapes de la philosophic mathematique"*.
