 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
множественном и целом, т. е. не трансцендирует себя. Это свойство
истерических женщин. Только лирический поэт может превратить это
уродливое состояние в состояние прекрасное. Но поэтическое творчество есть
уже трансцендирование. Основная проблема "я", которая бросает свет на все
его существование, есть проблема одиночества, которая так мало исследована
философски. Между тем как сама проблема познания может быть рассмотрена
в перспективе проблемы одиночества и его преодоления и отсюда может быть
добыт внутренний свет.
"Я" переживает жгучее, острое чувство одиночества. Чтобы не быть
одиноким, нужно сказать "мы", а не "я". Через момент одиночества рождается
личность, самосознание личности. Одиночество не свойственно первоначально
массе человечества, которое живет в коллективном, родовом быте. Но выход
личности из родового быта сопровождается чувством одиночества. "Я" одинок
и в этом остром и мучительном чувстве одиночества переживаю свою личность,
свою особенность, свою единственность, неповторимость, свое несходство ни с
кем и ни с чем на свете. Когда "я" переживаю свое одиночество в особенно
острой и крайней форме, то все мне кажется чужим и чуждым. "Я" не у себя на
родине, не на родине своего духа, в чужом мне мире. Орфическое понимание
происхождения души отражает эту чуждость души мира, в который она
послана.
И долго на свете томилась она,
Желанием чудным полна,
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли*.
"Я" не у себя дома, не в мире моего собственного существования. И люди
воспринимаются мной, как принадлежащие к другому, чужому, не моему миру.
Мир и люди для меня объекты, принадлежат к объективированному миру, с
которым я не только связан, но к которому я прикован. Объективированный
мир никогда не выводит меня из одиночества. И когда Бог становится
объектом, то и Бог не выводит меня из одиночества. "Я" перед объектом, перед
всяким объектом, как бы оно ни было с ним связано, всегда одиноко. Это
основная истина. В своем одиночестве, в своем существовании в самом себе я
не только остро переживаю и сознаю свою личность, свою особенность и
единственность, но я также тоскую по выходе из одиночества, тоскую по
общению не с объектом, а с другим, с ты, с мы. "Я" жаждет войти из
замкнутости в другое "я" и боится этого, защищается от встречи, которая может
быть встречей с объектом. Человек имеет священное право на одиночество и на
охранение своей интимной жизни. Ошибочно было бы думать, что одиночество
есть солипсизм. Наоборот, одиночество непременно предполагает
существование другого и других, чуждого, объективированного мира. "Я"
одиноко не столько в своем собственном существовании, сколько перед
другими и среди других, в чуждом мне мире. Невозможно мыслить
одиночество абсолютное, одиночество - относительно, оно соотносительно с
существованием других и другого. Абсолютное одиночество есть ад и небытие,
его нельзя мыслить положительно, его можно мыслить лишь отрицательно.
Относительное же одиночество не есть только болезнь и стоит оно под знаком
не только отрицательным. Оно может стоять и под знаком положительным,
может означать более высокое состояние "я", возвышающееся над общим,
родовым, объективированным миром. Одиночество может быть отпадением не
от Бога и Божьего мира, а от социальной обыденности, которая сама есть мир
падший. Оно может означать рост души. "Я" отпадает от социальной
