 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
своеобразным стилистическим приемом - постоянной недоговоренностью, обрывающимися и как бы
крошащимися мыслями, столь характерными для феномена вытеснения. Вот отец и сын за обедом
говорят о человеке, в котором сенатор почувствовал опасную враждебность:
"Протянув мертвую руку и не глядя сыну в глаза, Аполлон Аполлонович спросил упадающим
голосом:
- Часто у тебя, дружочек, бывает... мм... вот тот...
- Кто, папаша?
- Вот тот, как его... молодой человек...
- Молодой человек?
- Да, - с черными усиками.
- Так себе, заходит ко мне.
... Аполлон Аполлонович знал, что сын его лжет; Аполлон Аполлонович посмотрел на часы;
Аполлон Аполлонович нерешительно встал.
... Аполлон Аполлонович о чем-то пытался спросить потиравшего руки сына... Постоял,
посмотрел, да и... не спросил, а потупился..."
И немного позже, на балу, где сенатор мучительно пытается узнать своего сына и долго узнать не
может (потому что в действительности пытается не узнать), феномен вытеснения проявляется уже
совершенно отчетливо.
"Аполлон Аполлонович сообразил с решительной ясностью, что пока плясали там в зале - ... его
сын, Николай Аполлонович, доплясался до... Но Аполлон Аполлонович так и не мог привести к
отчетливой ясности мысль, до чего именно доплясался Николай Аполлонович. Николай Аполлонович
все же был его сыном, а не просто, так себе... - особой мужского пола".
Поскольку при вытеснении из сознания исключена информация, вызвавшая тревогу, то у
человека нет даже ясного представления о ее причине, и невозможно никакое целенаправленное
поведение, позволяющее от нее избавиться. Но и жить в такой тревоге трудно. Поэтому для сохранения
психического здоровья механизм вытеснения должен регулярно "компенсироваться", замещаться
другими формами защиты, например, так называемым механизмом рационализации ситуации.
Благодаря этому механизму человек интуитивно меняет свое отношение к ситуации таким
образом, что она перестает травмировать его - вспомним, как часто поступаем мы по принципу лисы из
басни, убедившей себя в том, что виноград-то, оказывается, зелен.
"Рационализировать" травмирующую психику ситуацию можно и по-другому. Предположим, для
осуществления каких-то очень значимых эгоистических целей, например, карьерных, честолюбивых
притязаний, от которых, так как от "зеленого винограда" отказаться нельзя, человек должен нарушить
некоторые моральные обязательства по отношению к окружающим. В этом случае начать реализацию
этих притязаний невозможно до тех пор, пока не придет убеждение, что моральные обязательства
нарушаются во имя более высокого долга (во имя успеха общего дела), либо уверенность, что
обязательства утратили силу из-за "неправильного" поведения этих самых окружающих. Такое
убеждение позволяет вернуться к активному поведению.
Достаточно яркий пример рационализации представляет известный монолог Сальери в
маленькой трагедии А. С. Пушкина "Моцарт и Сальери". Сальери убеждает самого себя, что в его
преступных намерениях им движет не зависть, а чувство справедливости, что для всех, чуть ли не
включая самого Моцарта, и особенно для искусства, будет лучше, если Моцарт исчезнет. В конце концов
он начинает ощущать себя человеком, совершающим тяжкий, но необходимый долг, едва ли не
жертвующим собой и своими привязанностями во имя этого долга.
Завистливый и агрессивный человек, столкнувшись с успехами соперника, объясняет себе, что
это не он завидует, а ему завидуют, что он сам нуждается в защите от неспровоцированной агрессии
соперника. Для такой защиты все средства хороши, ибо это ведь его хотят безвинно оскорбить, унизить
или уничтожить. Нападение - лучшая защита.
Приписывание собственных качеств другому называется проекцией, и этот механизм повинен во
многих недоразумениях и неразрешимых конфликтах, включая межнациональные, когда представителю
другой нации приписывается все, от чего сам хотел бы избавиться. Зло, будучи воплощенным в другом,
становится объектом яростной агрессии, тем более непримиримой, чем в большей степени подлинным
