 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
свой внутренний мир, что, случается, не различает свои фантазии и реальность.
Временами я не отличаю мир реальный от мира, в котором живу мысленно. Бывает, от этого
становится страшно. Я обладаю минорным воображением и вот, стоя на балконе девятого этажа,
могу представить, что я на берегу моря, и шагну «к морю».
Серьезное, глубокое, вдумчивое понимание людей позволяет ему практически всегда видеть
возможности их нравственного усовершенствования и улучшения отношений между ними — пусть не
сразу и полностью, но и маленькое изменение к лучшему доставляет ему радость.
Поначалу он сильно идеализирует людей; несколько серьезных разочарований в них не
отворачивают его от них, но теперь в его общении с людьми за внешней жизнерадостностью будет
всегда проскакивать укоризна, и чем старше он будет становиться, тем она будет виднее.
Любые проявления человеческой непорядочности (особенно своей собственной) причиняют ему
острую боль, которую он старается не показывать.
Друзья меня знают как улыбчивого, жизнерадостного человека, но никто не знает, что за
постоянной улыбкой временами кроется боль, которую я пытаюсь заглушить.
В людях очень ценит верность, чувство долга, надежность. В личной беседе ЭИИ уделяет
внимание не столько тому, что говорят, сколько как говорят — интонации, искренности высказываемых
чувств и так далее. Например, провинившийся человек может не извиняться перед ним — достаточно
будет того, что он внутренне понял свою вину и испытывает желание ее загладить.
Не надо меня учить жить
Иногда, в очередной раз пытаясь примирить «непримиримые противоречия», ЭИИ видит в своих
поступках необъективность и противоречивость. Это немного расстраивает его, так как логичности он
придает большое значение — развивает ее у себя, изучает объективные законы, пытается выработать в
себе принципиальность. Но в конце концов все равно предпочтение отдаст не логике, а этике
поступков. Более того, настойчивые попытки «искусственно» привить себе эту принципиальность
приведут его не к решению проблем, а лишь к их нагромождению.
Объективные законы мироздания «неприятны» ему тем, что они постулируют в качестве
необходимого условия жизни существование «борьбы противоречий», то есть того, что он всеми силами
пытается исключить из человеческих отношений, так как это, по его мнению, выливается в грубость,
жестокость и насилие.
Худой мир лучше доброй ссоры
А вот применение насилия в любой форме ЭИИ осуждает принципиально. Ему хотелось бы,
чтобы оно было полностью и окончательно исключено из человеческих отношений. Он понимает, что
силой можно заставить человека в какой-то момент сделать то, что он не хочет, но нельзя убедить его
поступать так всегда. Поэтому из своего арсенала нравственного убеждения, воспитания и
перевоспитания он старается исключить волевое и категоричное распоряжение, давление, приказ.
Почти всегда внешнюю силу он воспринимает как проявление зла. Но раз зло нельзя победить
злом, так и на силу нельзя отвечать силой. Зло пользуется насилием, потому что внутренне оно слабо, а
у добра и без применения силы достаточно средств для своей победы — иначе оно бы не было добром.
ЭИИ не только «изобрел» принцип «непротивления злу насилием», но и всю жизнь стремится следовать
ему на практике.
Считает, что нельзя ничем внешним ограничивать свободу людей. Он принимает только
самоограничение, основанное на принципах собственной совести и чувстве долга. ЭИИ и сам старается
избежать зависимости (например, финансовой).
Работа не за страх, а за совесть
ЭИИ в людях очень уважает профессионализм и компетентность. Его собственные деловые
способности не очень велики: он старается стать внимательным и послушным исполнителем
распоряжений компетентных людей и считает, что этого достаточно.
Ум и, так сказать, некоторые его «производные» я люблю, уважаю и преклоняюсь.
В это трудно поверить, но ЭИИ нравится читать инструкции и беспрекословно им следовать.
