 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
26
397. Но может быть, я заблуждаюсь, а МУР всецело прав? Не совершил ли я элементарную
ошибку, перепутав то, что полагают, с тем, что знают? Разумеется, я не полагаю, что “Земля уже
существовала некоторое время до моего рождения”, но разве я этого не знаю? Разве я не
обнаруживаю, что знаю это, поскольку то и дело извлекаю отсюда определенные следствия?
398. Разве я не знаю также, что ни одна лестница этого дома не уходит на шесть этажей вглубь,
пусть даже я никогда не думал об этом?
399. Но не показывает ли это выведение следствий только то, что я принимаю эту гипотезу?
19.3
400. Я здесь склонен сражаться с ветряными мельницами, поскольку еще не могу сказать то, что,
в сущности, хочу сказать.
401. Я хочу сказать: основаниями для всего оперирования мыслями (языком) служат не только
предложения логики, но и те, что имеют форму эмпирических предложений. — Эта констатация
не имеет формы “Я знаю...”. “Я знаю...” выражает то, что я знаю, а это не представляет
логического интереса.
402. В этом замечании очень плохо уже само выражение “предложения, имеющие форму
эмпирических предложений”; подразумеваются утверждения об объектах. Они же служат
основаниями иначе, чем гипотезы, которые, окажись они ложными, заменяются другими.
und schreib getrost
"Im Anfang war die Tat”
6
403. Мне представляется неверным говорить о человеке, что он нечто знает, в муровском
смысле; что поэтому то, что он утверждает, — безусловная истина. Это является истиной лишь
постольку, поскольку составляет незыблемую основу его языковых игр.
404. Я хочу сказать: дело обстоит не так, что человек знает истину об определенных вещах с
полной уверенностью. Полная же уверенность характеризует лишь его точку зрения.
405. Но тут все-таки обнаруживается характерная ошибка.
406. То, к чему я привлекаю внимание, коренится еще и в различии между случайной
констатацией “Я знаю, что это...” в повседневном житейском употреблении и этим же
высказыванием, когда его делает философ.
407. Ведь когда МУР говорит: "Я знаю, что это... является”, — мне так и хочется ему возразить:
“Вовсе ты ничего не знаешь!” Однако я не сказал бы это тому, кто говорит так без философского
подтекста. Значит, я чувствую (правильно ли?), что эти двое хотят сказать разное.
408. Ибо если человек говорит, что он знает нечто и что это присуще его философии, — то она
ложна, если он ошибся в этом высказывании.
409. Что я, собственно, высказываю, говоря “Я знаю: это нога”? Разве дело не в том, что я уверен
в следствиях, что, если бы другой усомнился, я мог бы ему сказать “Ты же видишь, я ведь тебе
это сказал”? Разве мое знание чего-нибудь стоило бы, если бы оно не служило руководством к
действиям? А может ли оно не быть таковым?
20.3
410. Наше знание образует большую систему. И только в этой системе единичное имеет ту
значимость, которую мы ему приписываем.
411.
Когда я говорю "Мы предполагаем, что Земля существует уже много лет” (или нечто
подобное), звучит, конечно, странно, что такое мы должны предполагать. Но это присуще
основанию всей системы наших языковых игр. Предполагание, можно сказать, образует основу
действия, а тем самым, понятно, и мышления.
412. Человек, не способный представить себе случай, когда можно было бы сказать “Я знаю, что
это моя рука” (а такие случаи в самом деле редки), мог бы заявить, что эти слова - бессмыслица.
Правда, он мог бы также сказать: “Разумеется, я знаю это, как мне этого не знать?” - но тогда он,
пожалуй, понял бы предложение “Это моя рука” как объяснение слов "моя рука”.
413. Так, представь себе, что ты водишь рукой слепого и, проведя ею по своей руке, говоришь:
“Это моя рука”; при этом его вопрос к тебе: “Ты в этом уверен?” или же “Ты это знаешь?”
—
