 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
3
существовании своих рук?” (а на этот вопрос нельзя ответить: “Я знаю, что они существуют”).
Но тот, кто задает подобный вопрос, упускает из виду, что сомнение в существовании имеет
смысл лишь в той или иной языковой игре. Поэтому, прежде чем принимать сомнение за чистую
монету, следовало бы спросить, во что оно вылилось бы на деле.
25. Можно ошибиться даже относительно высказывания “Это рука”. Это невозможно лишь при
известных обстоятельствах. “Даже в вычислении можно допустить ошибку
— это невозможно
лишь при определенных условиях”.
26. Но может ли быть видно из самого правила вычисления, при каких обстоятельствах
логически исключена ошибка в его применении?
Ведь иначе что толку нам от правила? Разве мы не могли бы совершить (вновь) ошибку при его
применении?
27. Но при желании задать здесь некое подобие правила пришлось бы прибегнуть в нем к
выражению “при нормальных условиях”. Нормальные же условия известны, но не поддаются
точному описанию. Максимум возможного — описать ряд анормальных условий.
28. Что такое “выучить некое правило”?
—
Вот что. Что значит “сделать ошибку в его
применении”?
—
Вот что. И то, на что здесь указывают, представляет собой нечто
неопределенное.
29. Упражнение в использовании правила показывает также, в чем состоит та или иная ошибка в
его применении.
30. Убедившись [в отсутствии ошибок], человек говорит: да, расчет правилен,
— но он извлек
это заключение не из своего состояния уверенности. О положении дел умозаключают не из своей
собственной уверенности.
Уверенность
— это как бы тон, в котором повествуют, как обстоят дела, но из тона нельзя
сделать вывод, что сообщение оправданно.
31. Мне хотелось бы искоренить из философского языка предложения, к которым люди, как
заколдованные, возвращаются вновь и вновь.
32. Дело не в том, что Мур знает: это рука,
— а в том, что мы его не поняли бы, если бы он
сказал: “Конечно, я могу и ошибаться в этом”. Мы спросили бы: “Как была бы явлена эта ошибка
на деле?” — скажем, каков процесс выявления того, что это ошибка?
33. Следовательно, мы отвергаем предложения, которые не ведут нас дальше.
34. Обучая кого-то вычислению, учат ли его также и тому, что можно положиться на вычисления
учителя? Но ведь такие пояснения не могут длиться бесконечно. Приучают ли его и к тому, что
можно доверять собственным органам чувств, — хотя ему, конечно же, много раз говорили, что
в таком-то особом случае на них положиться нельзя? —— Правило и исключение.
35. Но разве нельзя представить себе, что никаких физических объектов не существует? Не знаю.
И все-таки утверждение “Физические объекты существуют” — бессмыслица. Может ли оно быть
эмпирическим предложением?
А является ли эмпирическим вот это предложение: “Кажется, физические объекты
существуют”?
36. Наставление “Л является физическим объектом” мы адресуем лишь тому, кто пока еще не
понимает — либо того, что означает А, либо — что значит “физический объект”. Стало быть, это
—
наставление об употреблении слов, а “физический объект”
— это логическое понятие
(подобно цвету, величине...). Вот почему нельзя [корректно] сформулировать такое
предложение, как “физические объекты существуют”. И все же с неудачными попытками сделать
это мы встречаемся на каждом шагу.
37. Однако уместно ли возразить на скепсис идеалиста или уверения реалиста так: утверждение
“физические объекты существуют”
— бессмыслица? Ведь для них-то это не бессмыслица. Но
можно было бы ответить: это утверждение или противоположное ему
— неудачная попытка
выразить то, что таким способом невыразимо. И то, что это осечка, можно показать; но этим дело
еще не улаживается. Нужно принять во внимание: то, что сразу же напрашивается в качестве
выражения или же разрешения некоей трудности, пока еще может быть и совершенно
искаженным выражением. Так и человек, справедливо порицающий картину, поначалу нередко
