 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
уклоняется от посещения школы. Задача всеобщего 7-летнего образования
была полностью решена только в 50-х гг.
Школу 2-й ступени в 1922 г. оканчивал только один из ста 18-летних.
Поэтому ее учеников целиком ориентировали на подготовку в университет и
соответствующим образом программировали учебу. Кроме того, создали
сильные стимулы. В 20-х гг. зарплата дипломированного специалиста
вдесятеро превышала зарплату даже высококвалифицированного
недипломированного. И даже в 50-х гг., когда дипломированным счет пошел
не на тысячи, а на миллионы, — вдвое. Тем не менее 10-летнюю среднюю
школу оканчивало в 1950 г. всего 5% 18-летних, что было совершенно
недостаточно.
Положение изменилось к концу 50-х гг., когда в город хлынули
миллионы семей, и современный городской образ жизни стал теснить
традиционный сельский. Родители, наконец, сообразили, что отправлять
детей в школу гораздо выгодней, чем использовать их дома по хозяйству в
ожидании свадьбы: ведь это единственный путь из рабочих и крестьян в
служащие, с их «чистой» работой и вдвое большим доходом. И если в 1950
г. среднюю школу оканчивал каждый 20-й из 18-летних, то в I960 г. —
каждый 2-й. Спустя еще 5 лет — два из трех. Спустя еще 5 лет — три из
четырех. И вслед затем вскоре с большой помпой объявили о грядущем
«всеобщем среднем образовании».
Вообще-то 10 лет учебы для молодежи не предел. Есть страны, где
никого из молодых людей не выпускают в жизнь без минимум 12 лет учебы
в школе. Но в СССР упустили из виду, что «школа 2-й ступени» (последние
три года) была и осталась не просто школой, а своего рода
«подготовительными курсами для поступления в университет». Почти все
время там отдавали математике, поменьше — физике, химии, биологии, еще
меньше — истории и литературе. На остальное времени просто не
оставалось. Иными словами, там преподавали сугубо абстрактные
дисциплины, в обыденной жизни не более полезные, чем латинский или
древнегреческий язык. То есть учили не тому, что нужно в жизни, а тому,
что необходимо для успешной сдачи вступительных экзаменов в
университет.
Заодно многолетней целенаправленной пропагандой добились того,
что поступившие в университет стали рассматриваться как «элита», как
люди 1-го сорта, а непоступившие либо направленные в школы для
подготовки рабочих или недипломированных служащих — как «отбросы»,
как люди 2-го сорта. Достаточно сказать, что к 1970 г., по данным
социологических опросов, до 89% 16-летних собирались поступать в
университеты и считали для себя величайшей жизненной трагедией, если бы
это не удалось. Между тем университеты, при самом быстром экстенсивном
росте (за счет столь же быстрого снижения качества образования и
требований к дипломированному специалисту), могли принять не больше
20% абитуриентов школы. Конкурсы в высшие учебные заведения разом
взлетели до десятка и более — в некоторых случаях до сотни и более —
претендентов на одно студенческое место. Таким образом, миллионы людей
стали ежегодно начинать «взрослую» жизнь с жестокого разочарования, с
колоссального комплекса неполноценности. Они ожесточались, замыкались
в себе и становились психологически готовыми на любое отклоняющееся
поведение, не исключая преступного. В итоге, как это ни парадоксально,
