 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Журналы в 20-х—80-х гг. набирали все большую популярность и
достигли миллионных тиражей. Правда, их редко кто хранил дома, как в
старые времена: стало негде и незачем. Выбрасываемые после прочтения,
они превратились в «литературу одноразового пользования», наподобие
газет. Апогей их популярности пришелся на годы горбачевской перестройки
(пик в 1988—1990 гг.), когда советские люди стали узнавать, что именно с
ними произошло, происходит, будет происходить и должно бы происходить,
из статей внезапно невесть откуда взявшихся безвестных прежде оракулов,
главным образом, экономистов, отчасти историков и только что начавших
тогда появляться самозванных политологов (самозванных, потому что их
никто не готовил: политология, подобно социологии, футурологии и многим
другим наукам, была полулегализована, т.е. уже не запрещена, но еще
академически не сформирована и в университетах не преподавалась). Эти
несколько десятков авторов стали в одночасье — правда, в разной степени
— более знаменитыми, чем самые популярные кинозвезды. Но к 1991 г. их
анализ прошлого надоел, их диагноз настоящего во всех без исключения
случаях скандально разошелся с действительностью, а их прогноз будущего
— как ожидаемого, так и особенно желаемого — устаревал и еще более
скандально оказывался несостоятельным, уже когда читатель раскрывал
журнал.
Это был первый удар. Вторым явились растерянность и долгое
замешательство ста тысяч официальных и неофициальных писателей,
которые заполняли своей продукцией страницы художественной части
журналов. Когда рухнула цензура, внезапно обнаружилось, что «на свободе»
им не о чем писать, что они не умеют новаторски художественно
осмысливать происходящее так, чтобы это было интересно массовому
читателю. Два-три года журналы еще держались перепечаткой
запрещенного ранее, изданного за рубежом. Когда этот источник оказался
исчерпанным, обнаружился вакуум, не заполненный до сего дня.
Третий удар касался материальной базы журналов. В СССР
существовало 300 тыс. общественных библиотек, которые в обязательном
порядке за государственный счет выписывали те или иные журналы и тем
самым автоматически обеспечивали их существование независимо от
популярности у читателей. Этот источник рухнул вместе с цензурой и
дальнейшее существование стало целиком зависеть от подписки. Меж тем
цена бумаги, типографские расходы и особенно стоимость доставки
возросли. Настолько — точнее, во столько десятков раз, — что цена одного
номера журнала оказалась сопоставимой с ценой довольно ценной книги на
книжном рынке. Это окончательно доконало журнальное дело, отодвинуло
журналы с переднего края далеко на периферию общественной жизни. И
пока неясно, когда и как журналы вернутся хотя бы к статус-кво анте 1985 г.
Не меньшую популярность в 1988—1990 гг. получили газеты. Но их
подкосили три удара совершенно с другой стороны. Во-первых, появились
сотни, если не тысячи, новых изданий, которые подорвали монополию
прежних, а вместе с ней привычку массового потребителя выписывать или
покупать «свою» газету, какой бы скучной она ни была. Во-вторых, цена
выпуска газеты взметнулась до неба и оказалась психологически
неприемлемой для массового читателя. В-третьих, как это ни странно для
западного читателя, газету доконала конкуренция с радио и ТВ, точнее,
бесконечные выходные и праздники.
