 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Любопытно, что проповедовали такую чепуху профессора, искренне
считавшие себя интеллигентами. Но они ошибались и в этом. Правда, при
таком подходе возникали определенные трудности. Например, во многих
случаях оставалось неясным, кого относить к уважаемым рабочим, а кого —
к гораздо менее уважаемым интеллигентам. И принимались соломоновы
решения: продавец — рабочий, старший продавец, который тоже стоит за
прилавком, но отвечает за других продавцов отдела в магазине, —
служащий, т.е. интеллигент, даже если неграмотен; рабочий с
университетским образованием (таких в погоне за более высокой зарплатой
к 1985 г. набралось миллионы) получил название «рабочий-интеллигент», а
рабочий или крестьянин вообще без всякого образования, исполнявший
обязанности главы государства (например, Калинин или Хрущев) опять-таки
автоматически становился служащим-интеллигентом.
Точно так же одни крестьяне именовались «колхозниками», а другие,
примерно в таком же количестве, — «рабочими» (совхозов). Считалось, что
это — два совершенно разных класса общества, хотя разница заключалась
лишь в том, что одни (колхозники) обязаны были принудительно работать
даром, только за право пользования приусадебным участком, а другим в
совхозах, в приложение к участку, выплачивалась мизерная заработная
плата, на которую все равно невозможно прожить. В остальном те и другие
оставались бесправными рабами, с надсмотрщиком, который в одном случае
именовался «председатель колхоза», а в другом — «директор совхоза», но
оба, в свою очередь, были такими же бесправными рабами у партийного
руководителя района, который отвечал перед таким же руководителем
области, а тот — перед ЦК КПСС в Москве.
Предмет особой гордости составляло то, что процентная доля рабочих
непрестанно поднималась (за счет падения процентной доли крестьян) и к
1970-м годам превысила 60%. Очень огорчались, что никак не можем
поднять ее до 100%. И очень удивлялись, что у наших антагонистов на
Западе процентная доля рабочих упала вдвое и продолжала снижаться. Кто
же там будет устанавливать диктатуру пролетариата, если рабочих окажется
меньше, чем капиталистов? Невозможно было допустить крамольную
мысль, что каждый рабочий «там» по количеству продукции (качество
лучше не сравнивать) равен двум-трем, если не трем-четырем «здесь».
Утешало лишь то, что «у них», как и «у нас», падала доля занятых сельским
хозяйством. Но в СССР с 80% сначала до 30%, затем до 20%. А в США с
60% сначала до 20%, затем до 2%. Разница — вдесятеро.
Наконец, ни в какие ворота не лезли 43 миллиона служащих-ин-
теллигентов (против нескольких десятков тысяч до 1917 г.). А никакие
другие категории догмой не предусматривались. Неужели в самых развитых
странах мира интеллектуалы составляют считанные проценты, а в СССР —
каждый третий? При этом все знали, что подавляющее большинство из
советских шести миллионов инженеров, трех миллионов педагогов, одного
миллиона врачей по своему культурному уровню мало чем отличаются от
простых рабочих и к интеллигентам их причислять так же нелепо, как и
подавляющее большинство из восемнадцати миллионов начальников разных
рангов.
Впрочем, нашлись еретики, которые и тут придумали соломоново
решение: считать интеллигентами только тех, кто имеет диплом
университета и техникума, а прочих именовать просто служащими. После
