 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Сципион Сигеле: «Преступная толпа. Опыт коллективной психологии»
44
индивидуальность.
Если относительно внушения нельзя сказать того же, что относительно произвольного
сомнамбулизма, сна и опьянения, — а именно, что человек отражает, как в зеркале, всю свою
индивидуальность, — то можно по меньшей мере считать несомненным, что гипноз указывает,
к каким действиям данный субъект чувствует естественное и органическое отвращение.
III.
Мне кажется, что заключение, к которому мы пришли, до сих пор является само по себе
совершенно ясным и логически вытекающим из фактов. Если при гипнотическом внушении,
самом сильном и могущественном из всех внушений, нельзя достичь полного уничтожения
человеческой индивидуальности, а только одного лишь е¸ ослабления, то на гораздо большем
основании мы можем сказать, что эта индивидуальность сохранится в состоянии
бодрствования, даже если бы внушение достигло самой высшей степени, как например среди
толпы.
Преступление, соверш¸нное индивидом среди разъяр¸нной толпы, всегда будет таким
образом иметь часть своих мотивов (как бы они ни были малы) в физиологической и
психологической организации его виновника. Следовательно, последний всегда будет за него в
ответе пред законом.
Истинно честный человек не будет повиноваться преступным приказаниям гипнотиз¸ра и
точно также не попад¸т в тот водоворот эмоций, куда влеч¸т его толпа.
"Когда природа прочно построила умственный организм, —
говорит Томази , — то мы
бываем потрясены всевозможными случайностями, но не склоняемся перед ними".
Должны ли мы отсюда вывести, что те, которые совершают какое-либо преступление,
находясь под влиянием народной ярости, все без исключения настоящие преступники?
Это было бы большой ошибкой. В толпе часто находятся прирожд¸нные преступники, но
мы не можем говорить, что все, совершающие, благодаря влиянию толпы, какое-либо
преступление, были таковыми. Мы скажем только, что они — слабы.
Всякий получает от природы известный характер, дающий известный отпечаток,
известную физиономию его поведению и служащий, так сказать, внутренним импульсом, по
которому человек и поступает в своей жизни. Чем более глубок и сил¸н этот импульс, чем
характер тв¸рже и цельнее, тем скорее человек будет поступать сообразно с ним, не подчиняясь
внешним влияниям; точно также и ружейной пуле тем труднее уклониться от принятого
направления под влиянием встречных препятствий, чем больше была та начальная скорость, с
которой она была выброшена.
К несчастию, могучие натуры, выходящие с победой из всех соблазнов, избегающие
всякого уклонения с принятого ими однажды направления, весьма редки. Если, как говорит
Бальзак, существуют люди-дубы и люди-кустарники , то последние, конечно, составляют
большинство. Для большей части людей жизнь является целым рядом уступок, так как, не имея
силы принудить среду приспособиться к себе, они принуждены сами приспособляться к среде.
В этом обширном классе слабых личностей существуют бесконечные переходы от таких,
которых Бенедикт назвал неврастеничными , не оказывающих никакого сопротивления
внешним импульсам, до таких, которых Серги отметил именем низкопоклонников , из подлости
подчиняющихся чужой воле и ради выгоды поворачивающихся туда, куда дует ветер; от
добрых, но трусливых и легковерных существ, принимающих какую угодно предлагаемую им
идею, до людей, меняющихся, благодаря непостоянству и раздражительности их темперамента.
Воля, говорит Рибо, подобно уму, имеет своих идиотов и своих гениев со всеми
возможными, как в той, так и в другой крайности, оттенками.
Но слабость характера, как бы она ни была достойна презрения, как бы она ни была
велика, имеет в общем следующий неминуемый результат: она делает человека более или менее
податливым относительно внушений, исходящих из окружающей Среды.
"В каждом действии лица со слабой волей часть его поступков, —
говорит Рибо , —
определяемая индивидуальным характером, минимальна , между тем как часть,
обусловливаемая внешними обстоятельствами, максимальна ".
