ложным отрывом одного от другого: «чистой» чувственности было противопоставлено «чистое»
мышление; между ними установлена только внешняя противоположность, без единства. В результате
вюрцбургская школа пришла к неправильному пониманию соотношения мышления и чувственного
созерцания.
В противовес субъективизму ассоциативной психологии, для которой мыслительный процесс
сводится к простой ассоциации субъективных представлений, вюрцбургская школа, опираясь на идущее
от Ф. Брентано и Э. Гуссерля понятие интенции, выдвинула положение о предметной направленности
мысли и подчеркнула роль предмета в мыслительном процессе. Но в силу того, что в соответствии с той
идеалистической философией, из которой исходила вюрцбургская школа, мышление было внешне
противопоставлено всему чувственному содержанию действительности, направленность мышления на
предмет (интенция) превратилась в чистый акт (своеобразный actus purus схоластической философии), в
мистическую активность вне всякого содержания. Эта чистая мысль соотносится с идеальными
объектами, само идейное содержание которых оказывается трансцендентным мышлению. Правильное
положение о внутренней соотнес¸нности мышления с независимым от него предметом превратилось в
ложную метафизическую концепцию о чистой бессодержательной активности, которой противостоят
трансцендентные идеи.
В противовес механицизму ассоциативной теории, сводившей мыслительные процессы к
внешнему механическому сцеплению представлений, представители вюрцбургской школы подчеркнули
упорядоченный, направленный характер мышления и выявили значение задачи в мыслительном
процессе. Но механистической трактовке мышления представителей ассоциативной психологии в
вюрцбургской школе была противопоставлена явно телеологическая концепция детерминирующих
тенденций (Н. Ах (Ach)), которые, исходя из подлежащей решению задачи, направляют ассоциативные
процессы к надлежащей цели. Вместо того чтобы раскрыть существенные внутренние особенности
мышления, которые делают его пригодным для решения задач, не разрешимых механическим
ассоциативным процессом, задаче приписывают способность к самореализации.
Стремясь преодолеть этот телеологизм и дать действительное объяснение течению
мыслительного процесса, О. Зельц в сво¸м исследовании о мышлении выдвинул то правильное
положение, что «продуктивное» мышление не состоит из констелляции отдельных представлений,
движимых различными тенденциями репродуктивными и детерминирующими, а заключается в
функционировании специфических операций, которые служат методами, направленными на
разрешение определ¸нных задач. Течение мыслительного процесса определяется соотношением между
задачей или установкой на е¸ разрешение и теми интеллектуальными операциями, которые она
актуализирует. Однако в определении этого основного соотношения О. Зельц возвращается на чисто
механистические позиции: установка на разрешение задачи призна¸тся раздражителем, который
разряжает соответствующие операции как реакции. Мышление, таким образом, оказывается «системой
рефлексоидальных соединений», которые по структуре сродни сложным рефлексам (цепным
рефлексам). Показав сначала, что мыслительный акт это операция, несводимая к механическому
сцеплению ассоциаций, Зельц сами операции сцепил совершенно неадекватными природе мышления
рефлексоидальными отношениями, такими же внешними и механическими, как связи ассоциативные.
За время своего существования вюрцбургская школа проделала значительную эволюцию. Начав
с утверждения о безОбразном характере мышления (О. Кюльпе, Х. Дж. Уатт, К. Бюлер в ранних своих
работах), представители вюрцбургской школы (тот же К. Бюлер в позднейших своих работах, О. Зельц)
затем очень рельефно выявили и даже специально подчеркнули роль наглядных компонентов в
процессе мышления. Однако наглядность была при этом насквозь интеллектуализирована, наглядные
представления превращены в лиш¸нные самостоятельной чувственной основы совсем пластичные
орудия мышления; таким образом, принцип интеллектуализации реализовался в новых формах.
Аналогичная эволюция произошла и во взглядах вюрцбургской школы на взаимоотношение мышления
и речи. Вначале (у О. Кюльпе например) мышление рассматривалось совершенно вне речи, как если бы
в речи мышление не совершалось, а лишь выявлялось во вне, будучи уже готовым, независимым от не¸.
Затем мышление и образование понятий (Н. Ах) было превращено в результате введения формально
понимаемого речевого знака в решение задачи. Эта последняя позиция, превращающая бессмысленный
знак в демиурга мышления, была при всей е¸ видимой противоположности по существу лишь
оборотной стороной вс¸ той же первоначальной позиции, разрывающей мышление и речь.
Оттолкнувшись от критики психологии мышления О. Зельца, К. Коффка попытался наметить
теорию мышления с позиций гештальт-психологии.
В противоположность представителям
вюрцбургской школы, доказывавшим, что отношения составляют существенное содержание мышления,
|