 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
в смысле его принадлежности некоему я, что не мешает индивидуальному С. быть субъективным.
Естествоиспытатели и философы размышляют о С., как о некотором «живом теле», размерность
которого близка к космическим размерностям: «С. — это как бы "всепроникающий эфир" в мире. Или,
как сказал бы В. И. Вернадский, громадное тело, находящееся в пульсирующем равновесии и
порождающее новые формы... Коль скоро мы определили С. как нечто, что — между нашими головами,
то это определение имеет фундаментальное отношение и к социальной форме, благодаря которой люди
способны жить друг с другом, а фактически пропускать через себя поток жизни» (М. К.
Мамардашвили).
И тем не менее вопреки подобным и вовсе не единичным высказываниям философов,
предупреждениям великих физиологов и нейропсихологов — Ч. Шеррингтона, Дж. Экклза, А. Р. Лурия
и др., продолжаются попытки искать С. «между ушами», локализовать его в мозге, даже искать для него
специальные нейроны (Ф. Крик).
Наивно полагать, что изучение и моделирование функций мозга это и есть изучение и
моделирование знания и С.: «Можно, напр., пытаться показать, как те или иные сознательные состояния
вызываются процессами в нейронах головного мозга и комбинациями их активности. Но независимо от
успеха или неуспеха попытки такого рода ясно, что знание о нейронах не может стать элементом
никакого сознательного опыта, который (после получения этого знания) порождался бы этими
нейронами» (Мамардашвили). Сказанное не умаляет значения исследований физиологии мозга, в т. ч. и
моделирования его работы. Мозг — такая же загадка и тайна, как и С., но это разные тайны, а не одна.
Их различению мешают язык, самомнение, эгоцентризм: «в моей голове родилась мысль», «в моем
мозге зародилась идея» и т. п.
С., идеальная форма, существующая объективно, имеет полифоническое, диалогическое,
смысловое строение, включающая в себя не только со-знание, но и аффективно-смысловые
образования. Идеальная форма, существующая до и вне отдельного индивида, есть приглашающая сила
или движущая сила индивидуального развития. Она усваивается, субъективируется и становится
реальной формой психики и С. индивида. Взаимоотношения между идеальной и реальной формами
психики и С. — предмет исследования в культурно-исторической психологии:
«Конечно, жизнь
определяет С. Оно возникает из жизни и образует только один из ее моментов. Но раз возникшее
мышление само определяет или, вернее, мыслящая жизнь определяет сама себя через С. Как только мы
оторвали мышление от жизни, от динамики и потребности, лишили его всякой действенности, мы
закрыли себе всякие пути к выявлению и объяснению свойств и главнейшего назначения мышления:
определять образ жизни и поведения, изменять наши действия, направлять их и освобождать их из-под
власти конкретной ситуации» (Л. С. Выготский). Согласно Выготскому, именно С. — главное условие
и средство овладения собой: осознать — значит в известной мере овладеть, осознание и овладение идут
рука об руку. Высшим психическим функциям «в такой же мере присуща иная интеллектуальная, как и
иная аффективная природа. Все дело в том, что мышление и аффект представляют собой части единого
целого — человеческого С.» (Выготский). С., а не деятельность или — не только деятельность. (В свою
очередь, источником индивидуального С. является идеальная форма.) Это важнейшее положение
игнорировалось представителями психологической теории деятельности, стремившейся обязательно
вывести высшие психические функции и С. из деятельности. Граница между психическими и высшими
психическими функциями (при всей ее условности) пролегает не по линии орудийности и
опосредствованности, а по линии деятельности и С. Психическая функция, в лучшем случае — продукт
предметной деятельности. Она же и условие последней, ибо, если деятельность не содержит в себе
внутренних, так или иначе осознанных регулятивов (потребностей, мотивов, установок, ценностей), она
не заслуживает своего наименования. А высшая психическая функция — продукт С. или деятельности
С. Отсюда и инаковость высших психических функций, которые, как и породившее их С.,
олицетворяют завоеванную «сотворенную свободу».
Как говорил И. Г. Фихте, душа и С. намечают к созданию новые органы, под последними
следует понимать функциональные органы,
т. е. те же психические функции. Конечно, деятельность
можно рассматривать как «первоматерию» человеческого мира и вслед за нем. классической
философией раскрывать этот мир как подлинный универсум деятельности. Но в таком случае в
деятельность нужно погрузить и мышление, и аффекты, и волю, и С., а не фантазировать по поводу
того, как деятельность, лишенная модуса психического, порождает психику и С. Выготский прекрасно
понимал роль понятия предметной деятельности для психологии. Более того, он реинтерпретировал всю
совокупность высших психических функций и рассматривал их как органы деятельности, и это
функциональное по своей природе объяснение ввело в научный оборот новый значительный ресурс для
