 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
«Можно ли, полируя черепицу, сделать из нее зеркало?»
«Можно ли, сидя в дзадзэн [медитации], стать Буддой?»
Басо спросил: «Что же я тогда должен делать?»
Нангаку ответил: «Если бы ты правил повозкой и она не двигалась, ты бы стал хлестать кнутом
повозку или быка?»
Басо промолчал.
Нангаку продолжал: «Ты муштруешь себя в
дзадзэн? Ты стремишься стать Буддой? Если ты
муштруешь себя в дзадзэн, [позволь мне сказать тебе, что] дзадзэн — это не сидение и не лежание. Если
ты муштруешь себя, чтобы стать сидящим Буддой, знай, что Будда не имеет формы. Дхарма [Учение],
которая не имеет постоянного местопребывания, не допускает разграничений. Если ты пытаешься стать
сидящим Буддой, это то же самое, что убить Будду. Если ты будешь цепляться за сидячую форму, ты не
познаешь непреложную истину»» (Kapleau, 1965, p. 21).
Догэн указывал, что «поскольку в буддизме обучающиеся почти ничего не делают для самих себя,
возможно ли, чтобы они делали что-либо ради славы или выгоды? В буддизме человек должен
обучаться только ради буддизма» (in: Kennett, 1976, p. 107).
Буддистская диалектика также приложима к роли наставника. Как указывалось ранее, идеальный
буддистский наставник видит свои недостатки и не скрывает их от своих учеников. В этом основное
отличие буддизма от индийской традиции йоги, в которой гуру обычно почитают как совершенное
воплощение всех божественных добродетелей.
Насколько бы точно ни соответствовал кто-либо этим божественным идеалам, невозможно
отрицать тот факт, что все религиозные наставники — это только люди. Все они имеют свои слабости и
несовершенства. Попытка исполнить роль святой и совершенной личности перед своими учениками
неизбежно повлечет за собой определенное позерство и лицемерие. Если наставники не будут
признавать свои недостатки, они, скорее всего, станут самодовольными и начнут отрицать свои
малейшие изъяны или ошибки.
Ученики, которые взирают на своего наставника как на само совершенство, уклоняются от
принятия ответственности за собственное развитие, поскольку они неспособны увидеть связь между
собственными несовершенствами и мнимым совершенством учителя. Поэтому, вместо того чтобы
продолжать усердно обучаться и дисциплинировать себя, ученики убеждают себя в том, что их
наставник — «учитель», который способен выполнить все то, что им не под силу. Тем самым они
избавляют себя от необходимости прилагать хоть какие-то усилия.
«Жить согласно дзэн — то же самое, что жить обычной повседневной жизнью» (Evening Service in
Kennett, 1976).
В дзэн буддистская практика и повседневная жизнь не отделены друг от друга; они
рассматриваются как одно целое. Подчеркивается важность практического, безыскусного опыта, а все
эзотерическое и чудесное считается несущественным. Один дзэнский учитель как-то сказал: «Для меня
чудо в том, что, когда я голоден, я ем, а когда я испытываю жажду, то пью» (Reps, n. d., p. 68). Жизнь
должна быть прожита с полным осознанием за счет приятия и выполнения требований повседневной
жизни. Как-то раз один монах попросил дзэнского учителя Дзесю дать ему наставление.
«Дзесю: «Ты уже позавтракал?»
Монах: «Да, позавтракал».
Дзесю: «Тогда вымой свою чашку».
Монах тут же понял истинную природу дзэн.»
Рамасвами и Шейх (Ramaswami & Sheikh, 1989) дают резюме буддистской психологии:
«Психология буддизма основывается на идеях отсутствия обособленного «я», непостоянства всех
вещей и наличия печали. Человеческие существа страдают из-за самообмана, стремясь обладать тем, что
должно неизбежно разрушиться, и из-за желаний. Будда не ограничился одним лишь диагнозом. Он
объявил, что лекарством является достижение более возвышенного состояния бытия, в котором
самопознание искоренит заблуждение, привязанность и желание» (р. 120).
Не существует какой-то конечной доктрины или догмы, поскольку перед лицом непостоянства не
может быть ни каких-то абсолютных истин, ни даже какого-то абсолютного Будды. Буддистское учение
ориентировано на реального человека. Его целью является искоренение чувства неудовлетворенности и
