 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
всю совокупность, всю крайнюю противоположность и двусмысленность мира образов. Это
определение явления, выходящее из рамок нормальной средней меры; поэтому нормальная середина и
не знает этих ужасных загадок. Они для нее не существуют. Лишь немногие достигают того предела
мира, где начинается его зеркальное отображение. Для того, кто стоит всегда в середине, душа имеет
человеческий, а не сомнительный, демонический характер; и ближние также никогда не казались ему
загадочными. Только совершенная самоотдача тому или другому началу придает им эту
двусмысленность. Интуиция Шпиттелера постигла тот душевный образ, который у более простодушной
натуры стал бы разве сновидением.
Так, на с. 25 мы читаем: «Пока он так метался в неистовстве и рвении своем, вкруг уст и по лицу
ее вдруг зазмеились чудно тени, и беспрестанно трепетали веки и бились вверх и вниз, в то время как за
мягкими пушистыми ресницами как будто что-то стерегло, грозило, кралось, подобное огню, коварно и
таинственно ползущему по дому, или подобно тигру, что извивается в кустах и светится сквозь темную
листву своим желто-пятнистым, пестрым телом».
Итак, избранный Прометеем путь жизни есть, несомненно, интровертирующий путь. Он
жертвует настоящим и своим отношением к нему для того, чтобы творить далекое будущее
предвосхищающею мыслью. У Эпиметея дело обстоит совершенно иначе: он понимает, что стремление
его направлено к внешнему миру и к тому, что связано с этим миром. Поэтому он говорит ангелу:
«Отныне же мое желание направлено на истину; и вот, смотри, душа моя находится в твоих руках, и
если угодно тебе, то дай мне совесть, которая могла бы научить меня весьма высшим качествам и
праведности духа». Эпиметей не может устоять против искушения — осуществить свое собственное
назначение и подчиниться «бездушной» точке зрения. Это присоединение его к миру немедленно несет
ему вознаграждение: «Случилось так, что, вот, Эпиметей, поднявшись, ощутил, как рост его стал выше и
крепче дух его, все существо его объединилось и чувства все его здоровы стали в спокойствии могучем и
отрадном. Он возвращался бодрыми шагами по долине, прямым путем, как тот, кому никто не страшен, с
открытым взором, как человек, одушевленный мыслью о собственном богатстве».
Он, как говорит Прометей, продал за «высшие качества свою свободную душу». Он утратил свою
душу (в пользу своего брата). Он пошел за своей экстраверсией, а так как она ориентируется по
внешнему объекту, то он растворился в желаниях и чаяниях мира, сначала наружно, к величайшей своей
пользе. Он стал экстравертным, после того как долгие годы, по примеру брата, прожил в одиночестве,
как экстраверт, искажавший себя в подражании интроверту.
Такая «непроизвольная симуляция в
характере» (Paulhan, «simulation dans le caractere») встречается нередко. Поэтому превращение его в
настоящего экстраверта является шагом вперед по направлению к «истине» и заслуживает выпавшей на
его долю награды.
В то время, как тираническая требовательность души мешает Прометею вступить в какое бы то ни
было отношение к внешнему объекту и ему приходится в служении своей душе приносить самые
суровые жертвы, — Эпиметей получает действенную для начала защиту против грозящей экстраверту
опасности совершенно потерять себя перед властью внешнего объекта. Это защита является в лице
совести, опирающейся на традиционные «правильные понятия», то есть на ту, унаследованную нами,
сокровищницу житейской мудрости, которой не следует пренебрегать и которой общественное мнение
пользуется так же, как судья уложением о наказаниях. Тем самым Эпиметею дано ограничение,
мешающее ему отдаваться объекту в той мере, в какой Прометей отдается своей душе. Ему это запрещает
совесть, занимающая в нем место души. Вследствие того что Прометей отвращается от мира людей и от
их кодифицированной совести, он попадает под господство своей жестокой владычицы — души и под
ее кажущийся произвол, а за свое пренебрежение к миру он платит беспредельным страданием.
Однако мудрое ограничение безукоризненной совестью настолько помрачает зрение Эпиметея,
что он принужден слепо изживать свой миф постоянным чувством правильного поступания, — потому
что он всегда остается в согласии со всеобщим ожиданием и всегда имеет успех, потому что исполняет
желания всех. Именно таким люди хотят видеть царя, и таким его осуществляет Эпиметей, вплоть до
бесславного конца, все время сопровождаемый и поддерживаемый всеобщим одобрением. Его
уверенность в себе и самоудовлетворенность, его непоколебимая вера во всеобщее значение его
личности, его несомненно правильное поступание и его чистая совесть позволяют нам без труда узнать
тот характер, который описывает Джордан. Сравним с этим описанное на с. 102 и сл. посещение
