 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
моральному ощущению, противный чувству, и нашему представлению о душе, и нашему понятию о
божественном; он обращается к чувственности, он бесстыден и способен в высокой степени повредить
общественной нравственности через возбуждение сексуальных фантазий. Эти атрибуты определяют
некую сущность, стоящую в противоречии особенно с нашими моральными ценностями, а затем и с
нашей эстетической оценкой, ибо ему не хватает высших ценностей чувства, а отсутствие «руководящей
мысли» указывает, кроме того, на иррациональность его мысленного содержания. Приговор о его
«противобожественности» можно было бы передать и словом «противохристианский», потому что вся
эта история разыгрывается не в эпоху далекой древности и не на Востоке. Итак, по всем своим
атрибутам этот символ является представителем подчиненной (неполноценной) функции и, стало быть,
непризнанных психических содержаний. Очевидно, образ представляет собою — хотя это и нигде не
сказано — нагую человеческую фигуру, «живой образ». Эта фигура выражает полную свободу быть
таким, каков кто есть, но в то же время — и долг быть таковым; согласно этому она обозначает собою
высшую возможность как эстетической, так и нравственной красоты, но только красоты в силу природы,
а не в искусственно приготовленной идеальной форме, — иными словами, она представляет собою
человека, каким он мог бы быть. Такой образ, выставленный напоказ такому человеку, каков он в
настоящее время, только и может пробудить в нем именно то, что было сковано сном и не принимало
участия в жизни. Если человек, по воле случая, лишь наполовину цивилизован, наполовину же еще
варвар, то такое зрелище неизбежно разбудит в нем все его варварство. Ненависть человека всегда
концентрируется на том, что доводит до его сознания его дурные качества. Вот почему и судьба
сокровища была предопределена с самого момента его появления на свет. Немой пастушок, который
нашел его первым, был избит до полусмерти разъяренными крестьянами; после этого они
вышвыривают сокровище на улицу. Этим символ спасения заканчивает свой краткий, но типичный
жизненный путь. Преемственная связь с идеей о страстях Христовых несомненна. Спасительная
природа сокровища является еще из того, что оно является лишь один раз в тысячу лет; это есть
редкостное событие — «цветение клада», явление Спасителя, Саошианта (Saoshyant), Будды.
Сокровище заканчивает свой жизненный путь таинственно: оно попадает в руки странствующего
еврея. «Еврей тот был не нашего мира, и чрезвычайно странной показалась нам его одежда». /66- Р.163/
Этот странный еврей может быть только Агасфером, который не принял истинного Спасителя, а теперь,
так сказать, похищает себе спасительный образ. Легенда об Агасфере есть легенда поздней христианской
эпохи, возникновение которой должно быть отнесено не ранее как к началу XVII века. /69/
Психологически она возникает из некоторого запаса либидо или из некоторой части личности, не
нашедшей себе применения в христианской установке по отношению к жизни и миру и поэтому
вытесненной. Евреи издавна были символом для этой вытесненной части, откуда и возникла
средневековая мания преследования евреев. Идея ритуального убийства содержит в заостренной форме
идею об отвержении Спасителя, ибо сучок в собственном глазу представляется бревном в глазу брата.
Намек на идею ритуального убийства мы находим и у Шпиттелера именно в том, что еврей похищает
чудесного младенца, дарованного небом. Эта идея есть мифологическая проекция бессознательного
восприятия, свидетельствующего о том, что спасающий акт все снова оказывается тщетным вследствие
наличности в бессознательном некоторой неспасенной части. Эта неспасенная, неукрощенная,
невоспитанная или варварская часть души, которую все еще надо держать на цепи и никак нельзя
отпускать на свободу, проецируется на тех, кто не принял христианства, тогда как на самом деле это есть
часть нас самих, до сих пор не прошедшая через процесс христианского обуздания. И вот, слагается
бессознательное восприятие этой сопротивляющейся части, существование которой нам хотелось бы не
признать, — отсюда и проекция. Неуспокоенность есть конкретное выражение неспасенности.
Неспасенная часть души тотчас же силою привлекает к себе новый свет, энергию нового
символа. Этим в иной форме выражено то, на что мы уже намекали выше, говоря о воздействии
символа на всеобщую психику: символ раздражает все вытесненные и непризнанные содержания, как
например, у «базарной стражи»; то же самое происходит с Хифиль-Хофалем, который, под влиянием
бессознательного противления против своей собственной религии, тотчас же подчеркивает и усиливает
в новом символе его противобожескую и плотскую природу. Отвергающий аффект соответствует
количеству вытесненного либидо. Вместе с моральным превращением чистого небесного дара в
знойные бредни этих умов — ритуальное убийство является соверш¸нным. Однако явление символа
