 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
содержания. В нем заключалось ограниченное число мыслей, с практической точки зрения чрезвычайно
ценных, но сковывающих мышление. Sacrificium intellectus (лат. — жертвоприношение интеллекта)
гораздо тяжелее поражало человека мысли, нежели человека чувства. Поэтому вполне понятно, что
содержания гнозиса, главным образом познавательные, ценность которых и для нашего современного
умственного развития не только не утратилась, но даже значительно возросла, — что такие содержания
неудержимо привлекали принадлежавших к лону Церкви людей интеллектуального типа. Для таких
людей именно эти содержания и являлись настоящим мирским соблазном. Особенно досаждал Церкви
докетизм со своим утверждением, будто Христос обладал лишь видимостью плоти и что все его земное
существование и страдание было также одной лишь видимостью. Это утверждение выдвигает
мышление на первый план в ущерб всему, что человек способен воспринять чувством.
Мы вправе сказать, что две фигуры яснее всего олицетворяют борьбу с гнозисом — фигуры
чрезвычайно значительные, не только как Отцы Церкви, но и как личности. Мы говорим о Тертуллиане
и Оригене — оба жили в конце II века н. э. и были почти современниками. Вот что говорит о них
Шульц: «Один организм способен воспринимать питательное вещество почти без остатка и вполне
ассимилировать его,
— другой же, напротив, выделяет его почти без остатка, словно в возбужденном
состоянии энергичной самообороны. Столь же противоположно реагировали Ориген и Тертуллиан. Их
противоположные реакции по отношению к гнозису не только обрисовывают их характеры и их
миросозерцания, но имеют и принципиальное значение для роли, которую играл гнозис в духовной
жизни и религиозных течениях той эпохи». /27/
Тертуллиан родился в Карфагене около 160 года н. э. Он был язычником и лет до тридцати пяти
предавался чувственной жизни, царившей в его городе; после этого он стал христианином. Он был
автором многочисленных сочинений, которые с несомненной ясностью вырисовывают перед нами его
характер, главным образом и интересующий нас. Особенно ярко выступает перед нами его беспримерно
благородное рвение, его священный огонь, страстный темперамент и глубокая проникновенность его
религиозного понимания. Ради истины, однажды им признанной, он становится фанатичным,
гениально односторонним и нетерпимым. Тертуллиан — боевая натура, не имеющая себе равных, борец
беспощадный, видящий свою победу лишь в полном поражении противника; язык его — словно
сверкающее острие меча, с жестоким мастерством направленное на врага. Он — создатель церковной
латыни, остававшейся в силе в течение более тысячи лет. Он же создает и терминологию юной Церкви.
«Уж если он принимал какую-либо точку зрения, он последовательно проводил ее до последних
пределов, словно гонимый сонмом бесов, даже и тогда, когда право уже давно не было больше на его
стороне и всякий разумный порядок лежал разбитым у его ног». Страстность его мышления была так
беспощадна, что он постоянно отчуждался именно от того, чему раньше отдавался всеми фибрами души.
Соответственно с этим и этика его до крайности строга и сурова. Он предписывал искать мученичество,
вместо того чтобы избегать его; он не допускал второго брака и требовал, чтобы женщины постоянно
скрывали свои лица под густой фатой. Против гнозиса, являющегося страстью к мышлению и познанию,
он боролся с фанатической беспощадностью, равно как и против философии и науки, в сущности мало
отличавшихся от гнозиса. Тертуллиану приписывают грандиозное в своем роде признание: Credo quia
absurdum est («Верую, потому что абсурдно»). Исторически это не совсем точно — он сказал лишь (De
carne Christi 5): «Et mortuus est Dei protsus credibile est, quia ineptum est. Et sepultus resurrexit; certum est, quia
impossibile est» («И умер сын Божий, что совершенно вероятно потому, что абсурдно. И погребенный
воскрес — это достоверно потому, что невозможно»).
Вследствие проницательности своего ума он понимал всю ничтожность философских и
гностических знаний и с презрением отвергал их. Взамен того он ссылался на свидетельства своего
внутреннего мира, на внутренние факты, переживаемые им и составляющие одно единое целое с его
верой. Их он дорабатывал до формул и стал, таким образом, творцом умопостигаемых связей, и по сие
время лежащих в основе католической системы. Иррациональный факт внутреннего переживания,
который для Тертуллиана был по существу динамическим, являлся принципом и основоположением,
противопоставленным миру, равно как и общепризнанной науке и философии. Привожу собственные
слова Тертуллиана: «Призываю новое свидетельство или, вернее сказать, свидетельство более
известное, нежели все памятники, запечатленные письменами, — свидетельство, более обсуждаемое,
нежели все системы жизни, более распространенное, нежели какое-либо обнародование, —
