 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
слово абсолютного значения не имеет, что такое значение не что иное, как иллюзия. Тем самым
атаковали и реальность родовых понятий, имевших в форме платоновских идей даже метафизическое
бытие и исключительную значимость. Гомперц говорит: «Тогда не относились так недоверчиво к языку,
как теперь, когда в словах мы так редко находим адекватное выражение фактов. В те времена, наоборот,
господствовала наивная вера, что сфера понятия и сфера применения соответствующего ему слова
всегда совпадают».
Софистическая картина была безусловно уместна перед лицом такого магически абсолютного
значения слов, по которому разумелось, что каждому слову соответствует каждый раз и объективное
положение вещей. Эта критика с несомненностью доказывает немощь человеческой речи. Поскольку
идеи суть не что иное, как nomina — положение, еще требующее доказательства, — постольку нападение
на Платона можно было бы признать правильным. Однако родовые понятия перестают быть простыми
названиями (nomina), коль скоро они определяют схожесть или согласованность вещей между собой.
Тогда возникает вопрос о том, объективны ли эти согласованности или нет. Фактически эти
согласованности существуют, поэтому и родовые понятия реальны. Они столь же реальны, сколь
реально и вообще всякое точное описание предмета. Родовое понятие отличается от такого описания
только тем, что оно есть обозначение лишь согласованности между предметами. Из этого вытекает, что
неустойчивость заключается вовсе не в самом понятии или в идее, а в ее словесном выражении,
которое, само собой разумеется, ни при каких обстоятельствах и никогда не может адекватно передать
самой вещи или согласованности вещей между собой. Поэтому номиналистическая полемика против
учения об идеях в принципе является пересолом, не имеющим оправдания. И раздраженная
самооборона Платона была вполне правомерна.
Принцип присущности (Inharenz) у Антисфена заключается в том, что к одному субъекту не только
нельзя приложить многих предикатов, но даже и одного-единственного предиката, отличного от
субъекта. Антисфен признавал лишь такие суждения, в которых субъект и предикат были бы
тождественными. Не говоря уже о том, что такие основанные на тождестве суждения (как, например,
«сладкое сладко») вообще ничего не означают и поэтому являются бессмысленными, но принцип
присущности уже сам по себе неустойчив, и это потому, что даже тождественное суждение ничего
общего с самим предметом не имеет; слово «трава» ничего общего с предметом, называемым травой, не
имеет. Принцип присущности еще очень сильно страдает фетишизмом слова, наивно предполагавшим,
что слово всегда совпадает с предметом. Если поэтому номиналист обратится к реалисту со словами:
«Ты грезишь и мнишь, что имеешь дело с вещами, в то время как ты орудуешь лишь словесными
химерами», то реалист с тем же правом может сказать номиналисту, что и он орудует не самими
вещами, а словами, которые ставит на место вещей. И назови он даже каждую отдельную вещь
отдельным словом, то это все же будут лишь слова, а не сами вещи.
Поэтому хотя всеми признано, что идея «энергии» не что иное, как простое словесное понятие,
но оно до такой степени реально, что акционерное общество электрического завода выплачивает на
основании этого понятия дивиденд. И административный совет такого завода ни за что не согласился
бы признать ирреальность материи и прочие метафизические ее свойства. Дело в том, что «энергия»
есть именно проявление согласованности сил (Konformitat), которую никак нельзя отрицать, ибо она изо
дня в день настойчиво и неопровержимо заявляет о своем существовании. Поскольку предмет реален, а
слово условно обозначает предмет, постольку и слову надлежит придать «реальное значение».
Поскольку согласованность предметов реальна, постольку и на долю родового понятия, определяющего
согласованность предметов, приходится «реальное значение», и это значение не должно быть ни
меньше ни больше, нежели значение слова, обозначающего единичную вещь. Перемещение главнейшей
ценности с одной стороны на другую является делом индивидуальной установки и психологии данного
времени. Гомперц, почувствовав такую основу и у Антисфена, указывает на следующие пункты:
«Трезвый рассудок, отвращение от всякой мечтательности, может быть также сила индивидуального
чувства, для которого отдельная личность и отдельное существо являются выражением полной
действительности». Прибавим к этому зависть неполноправного гражданина, пролетария, человека,
которого судьба не щедро наградила красотой и который стремится возвыситься тем, что срывает и
низводит ценности других. Это особенно характерно для киника, человека, постоянно критиковавшего
других, для которого ничто не было свято из того, что принадлежало другим; не отступал же он и перед
