парадоксальность его структуры выражена в предельной степени. Дело в том, что совместная
данность начала и конца этого ряда необходимым образом заключает в себе потенциальную
возможность вернуться в этом ряду назад, от конца временного интервала к его началу. Этим
самым в структуре сенсорного времени как отображения времени физического оказывается
потенциально преодолимым такое фундаментальное свойство времени физического как его
принципиальная однонаправленность, т.е. сенсорное время обладает свойством обратимости.
Наряду с сочетанием последовательности и одновременности это свойство по понятным
причинам резчайшим образом противопоставляет сенсорное психическое время
отображаемому им времени физическому.
Существенно, однако, подчеркнуть, что эта противопоставленность является
противопоставленностью в рамках общности, охватывающей копию и оригинал,
отображающее и отображаемое. Более того, эта противопоставленность особенностей
сенсорного времени свойствам времени физического служит необходимым условием
адекватного отражения физического времени во времени психическом, ибо без сочетания
последовательности, одновременности и длительности, создающего потенциальную
возможность движения в обоих направлениях, само отображение течения времени было бы
просто невозможным. Совершив серьезнейшую ошибку в своих конечных гносеологических
выводах, И. Кант был, однако, глубоко прав и безусловно проницателен, усмотрев в структуре
психического времени необходимое условие самой возможности опыта, взятого в его
целостно-предметной пространственно-временной организации. Весь вопрос, однако,
заключается в том, как возникают эти парадоксальные условия организации опыта и каково их
соотношение с отображаемой опытом объективной реальностью.
Но какова бы ни была философско-гносеологическая интерпретация всей этой
парадоксальной ситуации, само наличие обратимости психического сенсорного времени,
базирующейся на сочетании последовательности, одновременности и длительности в
непрерывно-целостном ряду изменяющихся состояний, является фундаментальным
эмпирическим фактом, требующим своего научного объяснения. Вместе с тем именно
свойство обратимости и это особенно существенно для настоящего контекста анализа
воплощает в себе наиболее загадочную специфичность процесса памяти в ее
психологическом своеобразии, ту ее наиболее таинственную сущность, которая приводила
многих философов, в частности Августина и А. Бергсона, к выводу о тождественности памяти
и души, памяти и духа.
Органическая связь обратимости сенсорного времени с памятью, обеспечивающая
возможность возврата к исходным точкам опыта, представляет собой только одну сторону
обратимости. Дело в том, что сама двунаправленность сенсорного времени имеет двойную
природу. Обратимость может быть связана с памятью только в том случае, если движение
совершается от настоящего к прошлому, и это как раз такое продвижение по оси времени от
конца к началу, которое необходимым образом связано с преодолением естественной
однонаправленности физического времени. Именно поэтому, очевидно, всякий возврат в
рамках сенсорного интервала, выраженный, например, в обратном счете или в продвижении
от конца речевой или музыкальной фразы к ее началу, связан со значительным усилием,
отмечаемым всеми, кто делал этот вопрос предметом рассмотрения. Это усилие, по-
видимому, необходимо для преодоления естественной асимметричности хода физического
времени, но преодоления, конечно, только в структуре сенсорного времени, отображающего
время физическое.
Совершенно, однако, ясно, что если целостная непрерывность последовательного ряда
изменяющихся состояний в структуре сенсорного времени обеспечивает возможность
движения от конца к началу, т.е. от настоящего к прошлому, то в еще большей степени она
обеспечивает продвижение в противоположном, естественном направлении от настоящего к
будущему. Анри Бергсон (1911), сделавший на основании парадоксальной природы
психического времени свои ошибочные выводы, тем не менее совершенно справедливо
утверждал, что то, что мы называем настоящим, захватывает одновременно часть
|