 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
ко всяким формам теории и фетишизации первичных источников.
Возможно было бы лучше обойтись без таких реалистских форм теории, как Марксова
политэкономия, психоанализ Фрейда, лингвистика Хомского и т. д., но важно, чтобы
их не отбрасывали без суда на основании философской догмы, особенно такой, которая
несколько потускнела в глазах самой философии. Пока эти темы вновь переоткрывают
преимущественно недавними реалистскими разработками, вроде упомянутых в
предыдущих абзацах, положительные влияния философской среды, вдохновляемой
реалистскими, а не позитивистскими принципами, будут медленно проявляться и
трудно распознаваться с нужной точностью, но, по-моему, от этого они не станут менее
реальными
29
.
Вышеизложенная дискуссия снова ставит вопрос о взаимоотношениях между
философией и общественными науками. Предыдущие главы должны были убедить
читателя, что эти взаимоотношения и очень тесны и чрезвычайно разнообразны. Как я
подчеркнул вначале, одну из особенностей «нового реализма» составляет необычайно
тесная взаимосвязь между философией и социологической проблематикой. Это
сочетание философии и социальной теории было воспринято как интересное и
своевременное, поскольку оно вышло на сцену после продолжительного периода
теоретической (и растущей метатеоретической) неопределенности в социологии и в
гораздо меньшей степени в других общественных науках. Открытость по отношению к
философии была, конечно, только частью общего спора о междисциплинарных
границах, но интересно здесь то, как продвигалась социология в сферы философии
науки, философии языка в некоторых случаях, прямо назад к досократикам. По чьей-то
«пифийской» фразе, британской социологической теории грозило исчезновение в тени
Витгенштейна. Среди этого взрыва работ в пограничных областях между философией
и общественными науками легко потерять из виду более скрытые, но не менее мощные
философские влияния на предшествующие поколения обществоведов, где сила позити-
вистского согласия заключалась в его умении клеймить альтернативные философские
системы как безнадежно старомодные.
Некоторые критики реалистской философии науки обвиняли ее в сходных
тоталитарных поползновениях, особенно когда эта философия порождает
натуралистические предписания для общественных наук
30
. Однако, как я доказывал на
протяжении этой книги, притязания реализма не в том, чтобы любая конкретная наука
в ее теперешнем виде действительно отразила бы объективные структуры природной
или социальной реальности, но просто в том, что он осмысленно и прагматически
полезно полагает существование таких структур как возможных объектов научного
описания. И еще раз: сходство реализма с прагматизмом и его сопротивление более
предписывающим, нормативным философским теориям проявляется в отстаивании им
положения, что выбирать между альтернативными описаниями — это, в основном,
дело отдельных наук и, в меняющейся степени, непрофессиональной публики.
Последнее ограничение важно, так как реализм вовсе не обязан льстиво возводить
существующие специальные науки в ранг вещественных социальных и
интеллектуальных форм в большей мере, чем конкретные теории и методы внутри этих
наук. Притязания реализма слабее, но нам важно, что онтологические обязательства,
будь то со стороны общих гносеологии или специальных научных теорий, неизбежны
и должны рассматриваться серьезно. Именно в этом смысле, мне кажется, прав
Бхаскар, провозглашая, что реализм есть философия для науки, включая
общественные науки. Тут есть неизбывное политическое обязательство перед общим
проектом современной науки расширить и очистить наше знание природного и
социального мира. Если, как кажется все более вероятным, конечным следствием
некоторых элементов этого проекта будет угасание человеческой жизни и вымирание
большей части животного мира на нашей планете, то, конечно, сей проект раскроет
