 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Правдоподобием своим тезис, будто процедурная концепция рациональности в
смысле Хабермаса, содержит идею коллективной свободы, обязан тому
обстоятельству, что он описывает посттрадиционный тип «нравственного»
соглашения, а именно соглашение по метанормам рационального ведения публичного
спора (рациональной аргументации) и, тем самым, и по форме (единственной)
восстановления нравственного соглашения между свободными и равными индивидами,
раз распалась традиционная нравственная ткань. Через процедуру аргументации
свободу возможно связать с понятием солидарности и рациональности. В таком случае
процедурная концепция рациональности описывала бы нормативное ядро
посттрадиционной формы коллективной свободы. Следовательно, мое парадоксальное
предположение, что формальная концепция рациональности могла бы определить
сущность, некую содержательную первооснову демократической формы нравственной
жизни, оказалось бы оправданным.
Однако прежде я утверждал, что никакой универсалистский принцип
«отрицательной» свободы реально, в любом понятном смысле, не содержится в и не
выводим из процедурной концепции рациональности. Если это верно, то такая
концепция тоже не сможет обеспечить нас посттрадиционной (держащейся не на
рутине обычаев) идеей солидарности («братства»). Солидарность в посттрадиционном
смысле требует, чтобы мы хотели какого-то пространства отрицательной свободы для
каждого другого, — пространства, которое является предварительным условием для
самоопределения и принятия на себя ответственности за собственную жизнь и которое,
тем самым, есть также пространство свободы говорить «нет» и действовать
соответственно. Лишь на основе такой свободы мыслимы равноценные, симметричные
формы взаимного признания добровольных соглашений и рациональный консенсус
среди равных. И только если бы процедурная концепция рациональности содержала в
себе предвосхищение или «проект» формы жизни, которая была бы воплощением
коммуникативной и дискурсивной рациональности в идеальном смысле («идеальное
сообщество для сообщения», «коммуна коммуникации»), смогли бы мы построить
концепцию коллективной свободы исключительно на идее рациональности. Однако я
убежден и старался показать в другом месте
28
, что такая идеализация не имеет смысла.
Этим я хочу сказать не то, что сама идея рациональности содержит
трансцендентальную иллюзию (как, например, аргументировал бы Жак Деррида), т. е.
что она опирается на идеализации, которые также неизбежны, как и иллюзорны.
Скорее я имею в виду, что такие идеализации, будучи концептуально несвязными,
реально не включены в понятие рациональности. По этой причине идея коллективной
свободы хотя и нуждается в определении и поддержке рациональными аргументами,
хотя и предоставляет рациональной аргументации почетное место в связи с проблемой
восстановления и продолжения нравственного соглашения, все же не может быть
сведена к процедурной концепции рациональности.
Коллективная свобода есть свобода, которая, благодаря институтам и практике
общества, благодаря самосознанию, заинтересованности и привычкам его граждан,
стала общей целью. Отрицательная свобода изменяет свой характер, когда она
становится делом всех. Ибо тогда она не только наша собственная свобода,
которую мы хотим для себя, но и максимум самостоятельности для каждого
индивида и коллектива. Но такое общее и общепризнанное пространство для
проявлений этой самостоятельности может существовать только в том случае, если
признана, институирована сфера публичной, общественной свободы, в которой мы,
ограниченные требованиями рациональности и справедливости, коллективно (т. е. в
условиях публичных дебатов и действуя «в согласии») проявляем наше право на
самостоятельность и самоопределение как политическое право. И поскольку
отрицательная свобода преобразуется в коллективную свободу посредством
институтов и практических обычаев коллективного самостановления, такая коллектив-
