 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
(Закон причинности сводится в конечном результате к закону энергии,
который в данном случае гласит: "В области нашего относительного познания
каждому действию соответствует одноценное протииодействи; ничто не теряется". Из
этого, однако, не истекает фаталистическое предопределение, так как нам ничего
не известно ни о причинах возникновения, ни о конечных целях вселенной).
Но мы также видим, что человеческий мозг обладает способностью адекватно,
т. е. в зависимости от окружающих обстоятельств, приспособляться к различным
условиям существования. В этом смысле и должно понимать относительную свободу.
Человек, наиболее свободный, скорее всего обнаруживает способность
приспособления (Здесь идет речь об активном и сознательном приспособлении. Есть
также пассивная приспособляемость, когда люди, как бы сделанные из теста, всюду
и везде устраиваются, со всеми уживаются и, разумеется, отличаются весьма малой
свободой, но и растяжимость их приспособления констатирует нечто вроде
внутренней свободы, так как принуждение чуждо их сознанию). Однако, под высшей
этической способностью к приспособлению, или под свободной, разумеется не та
свобода, которая диктует волку в образе человека поступки лишь в его собственных
интересах, но та свобода, которая направляет деятельность мозга на благо
человечества. И понятно, что низкие страсти, ограниченный ум и слабая воля
сводят на-нет свободу личности. Теоретическая вера в свободу воли тут не при
чем. Человек, чрезвычайно связанный, ощущает субъективно чувство свободы, как и
связанный в значительно меньшей степени. Получив наказание за совершение
поступка, обусловленное его связанностью, он будет считаться с ним, как с
несправедливостью, но, в свою очередь, и судья будет исходить из неправильных
начал, применяя хотя и в скрытом виде, принцип возмездия, являясь как бы
представителем божества и, во всяком случае, основывая свое решение на
устаревших обычаях, тесно связанных с религиозными представлениями. Можно было
бы сказать, что наиболее ясное представление о своей связанности характеризует
тем большую свободу человека, ибо он считается со своими мозговыми функциями.
Уголовное право, таким образом, должно отказаться от своих основ и стать
на научно-социальную точку зрения. Тогда оно и будет с честью защищать общество
от людей, для него опасных и будет заботиться о личностях невменяемых. Пункты
уголовного права в большей или меньшей степени совпадут тогда с правом
гражданским. И, отрешившись от функций представителя божества, выносящего
решения и наказания, судья будет олицетворять собою защитника и предохранителя.
Предполагалось, что наказания будут в состоянии внушить страхи прекращать
преступления, воздействуя на слабую волю. Однако, обнаруживается заразительность
насилия и грубости, причем совершенно несостоятельной оказалась теория наведения
страха, так как человеку свойственно, что, между прочим, доказывается и войнами,
привыкать к преступлению, возмездию и крови. Благоприятно влиять может лишь
внушение добрых и справедливых идей. Смертная казнь обезвреживает лишь
преступника, а наши каторжные места заключения являются школами порока и
преступности. А между тем, всякую тюрьму можно было бы преобразовать в
воспитательное учреждение, сообразно с основами психологии, что имело бы, без
сомнения, только благотворные результаты.
История психиатрии и процессов ведьм подтверждает наш правильный взгляд.
Не очень давно на душевно-больных смотрели, как на преступников или
действовавших под непосредственным влиянием нечистой силы, причем,
применительнокэтому и выносились приговоры. Впрочем, католики и теперь еще
склонны считаться с наличностью ведьм, которых не прочь были бы и судить.
Упомянутые процессы и положили основу господствующим предрассудкам относительно
психических больных.
И теперь еще мы полагаем, что судебный приговор обусловливает позор
осужденного. В связи с этим мне кажутся особенно характерными слова, слышанные
мною лично от бывшего директора каторжной тюрьмы, д-ра Гильом, в настоящее время
состоящего председателем союзного статистического бюро. Во время одной из
застольных бесед, он, прислушиваясь к различным мнениям, произнес следующее:
"Знаете ли, господа, много преступников пришлось мне встречать за всю мою жизнь,
всякий раз я делил их на две группы. Из них представители одной были, без
сомнения, больные, остальные же — о, эти остальные! Углубляясь в самого себя, я
невольно самого себя спрашивал: не следовал бы ли я им в аналогичных случаях?"
Конечно, нельзя так резко разграничивать преступников, но основа здесь,
безусловно, верна. Привожу книгу Ганса Лойсса ("Aus dem Zuchthause"), полную
многих поучительных вещей. Автор сам был в исправительной тюрьме.
Мы займемся теперь взаимоотношением половых проявлений с уголовным правом,
