 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
карликовостью, и активатор плазминогена тканевого типа (t-PA), ставший многообещающим новым
средством для людей, переживших сердечный приступ. После выделения в начале 1980-х годов
ретровирусных векторов (переносчиков инфекции) стала широко доступной возможность эффективного
переноса генов в клетки млекопитающих в целях генной терапии.
14 сентября 1990 года Соединенные Штаты стали первой страной, которая санкционировала
введение новых генов в организм человеческих существ (Bodrner & McKie, 1995). Генное лекарство было
использовано для лечения 4-летней девочки с тяжелой комбинированной иммунной недостаточностью
(severe combined immune deficiency, SCID). У страдающих SCID отсутствует ген, который контролирует
продуцирующие команды, жизненно важные для иммунного функционирования. До генного лечения
пациентам с SCID приходилось жить внутри стерильных пластиковых камер. В начале 1991 года с
помощью той же самой генной терапии лечили 9-летнюю девочку с SCID. В 2000 году было объявлено,
что трех французских младенцев, родившихся с SCID, исцелили, используя более совершенный вариант
этой методики (D'Agnese, 2001).
В настоящее время ретровирусы используют в качестве транспортирующих средств, которые
переносят гены-лекарства к клеткам внутри человеческого организма. Некоторые соматические формы
генной терапии не воздействуют на зародышевые клетки, и, соответственно, введенные гены не
передаются потомству пациента. Сейчас по всему миру проходят санкционированные клинические
испытания более десятка различных типов соматических генных лекарств (Wekesser, 1996).
Большинство видов лечения направлено против рака, а остальные — против заболеваний одного гена,
таких как гемофилия. Следующим крупным шагом в человеческой генной инженерии будет зародышево-
родительская (germ-line) генная терапия, корректирующая недостатки, которые присутствуют в
репродуктивных клетках будущих родителей или в самих эмбрионах (Taylor, 1998).
Граница между зародышево-родительской коррекцией потенциальных проблем здоровья и
улучшением потомства сильно размыта. Например, было показано, что люди с двумя аллелями
длинного варианта гена для фермента, расщепляющего ангиотензин (angiotensin-converting enzyme, АСЕ),
обладают большей мышечной эффективностью и жизненной силой, чем люди с длинным и коротким
генами АСЕ, которые, в свою очередь, обладают большей физической выносливостью, чем люди с
двумя короткими генами АСЕ (Montgomery, 2000). Если будут отсутствовать негативные плейотропные
(обусловленные множественным действием гена) эффекты, связанные с двумя длинными генами, и
зародышево-потомственная процедура будет в целом безопасной, многие будущие родители, если у них
появится такая возможность, предпочтут, чтобы их ребенок обладал повышенной жизненной силой.
Аналогичным образом, по мере того как станут выявлять все больше общих благотворных эффектов
одиночного гена, нас неизбежно ждет эра «сконструированного младенца».
У этих «сконструированных людей» будет также доступ к заметно улучшенным соматическим
методам и фармакологическим технологиям, обеспечивающим очень точную корректировку гормонов и
нейротрансмиттеров. Понятие «человек, сделавший себя сам» станет реальностью в самом буквальном
смысле. Никто не возьмется предсказать, будут ли эти существа больше напоминать полубогов,
монстров или нечто еще невообразимое. То, что подобные эксперименты составляют часть
человеческой судьбы, кажется очень вероятным при условии, что наша нынешняя цивилизация
просуществует в будущем достаточно долго.
Конечно, никто из нас не может знать будущее с определенностью, но если человеческая история
является хоть каким-то индикатором того, что следует ожидать, мы должны быть очень осторожны.
Нынешнее состояние мира — прямое следствие бессчетных действий, совершаемых в силу древних
животных мотивов. Это не означает, что животные мотивы обязательно порочны или деструктивны.
Наша способность сострадать и сопереживать — продукт нашей биологии. Многочисленные писатели в
области научной фантастики и футуристы полагают, что если искусственный интеллект (ИИ) достигнет
уровня сложности, необходимой для самопонимания, подобное существо будет автоматически не
способно причинять вред другим существам, обладающим сознанием. Их логика сводится к
имплицитному допущению, что сознающий себя интеллект будет обладать эмпатией по отношению к
другим сознательным сущностям. Это кажется крайне маловероятным. Все говорит о том, что
самосознающему ИИ будет известна только холодная безучастность. Если ИИ сможет оценивать
собственное существование, он, вероятно, станет защищать себя с полной безжалостностью, невзирая на
