роль. Для клинициста «мамочка» есть нечто сопоставимое с «классическим» психиатрическим
синдромом, который вводится в употребление как мерило, хотя никто и никогда не видел его в чистом
виде. В комиксах «мамочка» становится карикатурой, сразу доходящей до всех. Поэтому прежде чем
анализировать «мамочку» как исторический феномен, давайте посмотрим на нее с точки зрения
патогенетических требований, которые она предъявляет своим детям и благодаря которым мы и
распознаем ее присутствие в нашей клинической практике:
1. «Мамочка» - бесспорный авторитет в вопросах нравов и нравственности в своем доме и (через
клубы) в своей общине; тем не менее, она так или иначе позволяет себе оставаться тщеславной в своем
облике, эгоистичной в своих требованиях и инфантильной в своих эмоциях.
2. В любой ситуации, где это расхождение приходит в столкновение с почтением, которого она
требует от своих детей, она винит детей, но никогда не винит себя.
3. Таким образом, она искусственно поддерживает то, что Рут Бенедикт назвала разрывом между
статусом ребенка и статусом взрослого, без наделения этой дифференциации более высоким смыслом,
проистекающим из высшего примера.
4. Она демонстрирует непреклонную враждебность к любому свободному выражению самых
наивных форм чувственного и сексуального удовольствия со стороны своих детей и достаточно ясно
дает понять, что их отец, с его сексуальными притязаниями, смертельно ей наскучил. Однако сама, по-
видимому, вовсе не расположена с возрастом жертвовать такими внешними знаками сексуальной
конкуренции, как слишком молодежные наряды, ужимки эксгибиционизма и «макияж». Вдобавок у нее
развивается жадный интерес к сексуальным проявлениям в книгах, фильмах и разговорах.
5. Она учит воздержанию и самоконтролю, но сама не способна ограничить потребление лишних
калорий, хотя бы для того, чтобы влезать в те самые наряды, которые она предпочитает.
6. Она ожидает, что ее дети не будут давать себе никаких поблажек, тогда как сама
ипохондрически обеспокоена собственным благополучием.
7. Она стоит стеной за высшие ценности традиции, хотя сама не хочет становиться «старушкой».
На самом деле она смертельно боится того статуса, который в прошлые времена был плодом богатой
жизни, именно, статуса бабушки.
Пожалуй, этого будет достаточно, чтобы показать: «мамочка» - это образ женщины, в жизненном
цикле которой остатки инфантильности соединяются с рано наступившей старостью, вытесняя средний
диапазон женской зрелости, в результате чего она становится эгоцентричной и косной. Фактически, как
женщина и как мать она не доверяет своим собственным чувствам. Даже ее сверхозабоченность
вызывает вместо доверия прочное недоверие. А это позволяет сказать, что «мамочка» или лучше: любая
женщина, напоминающая себе и другим стереотип «мамочки», - несчастлива; она не нравится самой
себе, ее одолевает тревога, что жизнь потрачена впустую. Она знает, что дети на самом деле не любят
ее, несмотря на подношения в День матери. [Второе воскресенье мая. - Прим. пер.] «Мамочка» - жертва,
а не победитель.
Тогда, если предположить, что «мамочка» - это «тип», составной образ, достаточно релевантный
для эпидемиологии невротического конфликта в этой стране, то его объяснение очевидно потребовало
бы сотрудничества историка, социолога и психолога, равно как и нового вида истории - того самого, что
в настоящее время находится в импрессионистской и сенсуальной стадиях. Конечно, «мамочка» - это
лишь стереотипная карикатура существующих противоречий, появившихся в результате интенсивных,
быстрых и все еще неинтегрированных перемен в американской истории. Чтобы отыскать истоки этого
образа, вероятно, пришлось бы проследить историю страны назад до времени, когда американской
женщине предстояло развить на основе множества импортированных традиций одну общую и на ней
основать воспитание детей и стиль домашней жизни; когда ей предстояло установить новые обычаи
оседлой жизни на континенте, первоначально населенном мужчинами, которые в своих родных краях
по той или другой причине не захотели жить «за забором». Теперь же, боясь когда-либо снова уступить
внешней или внутренней автократии, эти мужчины настойчиво утверждали и отстаивали новую
культурную идентичность, доходя в своих пробах и ошибках до грани, где уже женщинам приходилось
становиться автократичными в требованиях хотя бы некоторого порядка.
В поселениях колонистов американская женщина была объектом сильного соперничества со
стороны грубых и часто не останавливающихся ни перед чем мужчин. Тогда же ей пришлось стать
культурным цензором, религиозной совестью, эстетическим арбитром и, конечно, учительницей. Во
времена, когда первые переселенцы с огромным трудом отвоевывали у суровой природы свою
хозяйственную нишу, именно женщина придавала жизни утонченность и духовность, без чего община
распалась бы. В своих детях она видела будущих мужчин и женщин, которым предстояло столкнуться с
|