 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
популярное до этого момента слово “магнетизм”.
Но удивительное дело, сам по себе термин сыграл и отрицательную роль. Сложилось так, что гипнозом
начали называть не только внушенный сон, но и другие внушения, которые ничего общего со сном не
имеют. Гипноз слился с внушением вообще, хотя является только одним из множества его проявлений.
Известно, что внушать можно и в бодрствовании, между тем внушение больше исследуется в рамках
гипноза. Если до Брэда научная история внушения была связана с врачеванием, то со времен Брэда она
связалась еще с гипнозом. Это тем более удивительно, что сам Брэд проявлял интерес к внушению в
бодрствовании.
Пройдет почти 75 лет после предложения термина “гипноз”, и знаменитый Бернгейм скажет: “Сон не
является необходимостью, чтобы создать феномены внушаемости. Можно было бы обнаружить эти
феномены наяву, не проходя через необязательный посредник провоцированный сон, и тогда не появилось
бы слово “гипнотизм”.
Аббат Фариа внушал в бодрствовании одним лишь повелительным словом. Заговоры знахарей, заклинания
шаманов — это все прямые или опосредованные внушения в бодрствовании. Внушение, присутствующее
в общении людей, тоже осуществляется в бодрствовании.
Во второй половине XIX столетия центром изучения внушения и гипноза становится Франция.
В небольшом университетском городке Нанси, близ Парижа, сельский врач Амвросий Август Льебо
(1823— 1904) применял прямое словесное внушение для лечения больных. Он пользовался феноменом
подражания. Прежде чем подвергнуть пациента усыплению, Льебо усыплял в его присутствии других лиц.
Вводится в обиход само понятие “внушение”. В 1886 году Льебо выпускает книжку “Сон и подобные ему
состояния, рассматриваемые прежде всего с точки зрения влияния разума на тело”. (Отметим в скобках,
что тема эта — “Влияние разума на тело”, — за которую взялся сельский врач, необъятна. Она далеко еще
не исчерпана и в наше время.)
Льебо разделяет взгляды Брэда о гипнозе как о разновидности сна. Но он добавил к этому, что гипноз —
сон внушенный. Это значит, что физические факторы (фиксация взгляда, пассы и т. п.) оказывают
гипнотическое действие лишь постольку, поскольку несут идею сна.
И все же Льебо не был до конца последователен. Наряду с внушением он допускал существование
животного магнетизма — передачу токов от одного человека к другому прикосновением. Такими
способностями Льебо наделял лишь избранных лиц, которые, по его мнению, отличаются развитой
нервной системой — или высоким окислительным потенциалом крови.
До чего близки эти взгляды месмеровским! В 1783 году Месмер изложил их в книге “Очерк о
зоомагнетизме”, а затем пошел дальше по ложному пути — начал врачевать “магнетической водой”.
Профессор из университета Нанси Ипполит Бернгенм (1840—1919), стремясь прояснить для Льебо истину
предлагает еще в 1887 году сравнить эффект так называемой магнетической воды с водой обычной,
преподносимой под видом магнетической. Результаты оказались идентичными. Значит, все дело во
внушении. Льебо отрекся от веры в магнетический флюид. Но какова ирония судьбы! Уже после этого, в
1900 году, в 77-летнем возрасте Льебо избирается почетным председателем Общества восточных районов
Франции по изучению психики— общества, объединившего флюидистов.
Наиболее последовательным среди нансийцев оказался Бернгейм, твердо убежденный в том, что все
проявления гипноза сводятся к внушению. Бернгейм признается главой нансийской школы. Его усилиями
“столько раз проклятая наука о внушении” (по выражению Льебо) получает права гражданства.
Одновременно в Париже в стенах Сальпетриерской психиатрической больницы формируется другая
школа, названная сальпетриерской. Ее возглавил метр неврологии того времени, член Французской
Академии наук Жан Мартен Шарко (1825—1893).
Школы пошли разными путями. Первоначальные расхождения чисто методического характера
впоследствии переросли в гораздо более серьезные. Бернгейм проводил исследования с бесчисленным
количеством здоровых людей, Шарко с двенадцатью больными истерией, которые одновременно
находились на лечении в больнице. Бернгейм достигал гипнотического состояния прямым словесным
внушением (подобно Пюисегуру и Фариа), Шарко — воздействием на органы чувств физическими
факторами: огонь, удары литавр или тамтама, вибрации камертона, тепло, пассы и т. п.
Все это привело и к разному отношению к сущности гипноза, к применению его в лечебной практике.
Бернгейм главную роль отводил внушению, гипнотическое действие физических факторов либо вовсе
отрицалось им, либо они принимались им как вспомогательные. “Я внушаю образ сна, — писал Бернгейм,
— и ввожу его в мозг. Пассы, фиксация глаз или пальцев оператора только облегчают сосредоточение
внимания субъекта, и они не безусловно необходимы”. Девизом нансийцев стала фраза: “Гипноза нет, есть
только внушение”.
Шарко, наоборот, на передний план выдвигал физические воздействия, внушению он отводил
второстепенную роль. Для такого категорического вывода у него не было достаточных оснований.
Находясь совместно в клинике, больные, естественно, общались между собою и влияли друг на друга.
Этого, как мы знаем сегодня, вполне достаточно для взаимного внушения, особенно у больных истерией,
отличающихся обостренной внушаемостью и склонностью к подражанию. Конечно, и сильные физические
раздражители могли вызвать гипноз как защитную реакцию.
Бернгейм относил гипноз к явлениям нормальным, свойственным здоровому человеку. Шарко настаивал
на том, что гипноз — это проявление искусственно вызванного истерического припадка. Он обращал
внимание на легкость, с какой больные ввергают себя в гипнотическое состояние, на фоне которого
