 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Текст взят с психологического сайта http://www.myword.ru
Текст взят с психологического сайта http://www.myword.ru
Цирцея, превращавшая своих любовников в животных, ундина, увлекающая рыбака на
дно пруда. Плененный ее прелестями мужчина уже не имеет ни воли, ни проекта, ни
будущего, он уже не гражданин, но тело — раб своих желаний, он
206
вычеркнут из общежития, ограничен мгновением, пассивно поддается смене мук и
наслаждений; извращенная волшебница восстанавливает страсть против долга, настоящий
момент — против единства времени, она держит путника вдали от родного очага, она
дарует забвение. Стремясь завладеть Другим, мужчина должен оставаться самим собой;
но, ощутив крах своего стремления к невозможному обладанию, он пытается стать тем
самым Другим, с которым ему не удается воссоединиться; тогда он отчуждается, теряется,
выпивает волшебный напиток, делающий его чужим самому себе, погружается в
быстротечные смертные воды. Мать обрекает сына на смерть, давая ему жизнь;
любовница склоняет любовника отречься от жизни и отдаться высшему сну. Связь между
Любовью и Смертью была патетически воспета в легенде о Тристане, но есть в ней и
более изначальная истина. Рожденный из плоти, мужчина в любви осуществляется как
плоть, а плоть предназначена могиле. Тем самым подтверждается союз Женщины и
Смерти; великая жница — это перевернутый лик плодородия, благодаря которому растут
колосья. Но она же представляется ужасной невестой, скрывающей свой скелет под
обманчивой нежностью плоти1.
Итак, в женщине, будь то любовница или мать, мужчина прежде всего лелеет и ненавидит
застывший образ собственной животной судьбы, жизнь, необходимую для его
существования, но обрекающую его на конечность и смерть. В день своего появления на
свет человек начинает умирать; эту истину и воплощает Мать. Зачиная, он утверждает
примат вида над самим собой — именно это он постигает в объятиях супруги; в смятении
и наслаждении он еще до зачатия забывает об исключительности своего «я». Даже если он
пытается разделить себя и возлюбленную, в обоих очевидно для него только одно: их
плотская природа. Он одновременно стремится полностью осуществиться как плоть —
почитает мать, желает любовницу — и восстает против плоти с отвращением и страхом.
Есть один весьма знаменательный текст, где мы найдем синтез почти всех этих мифов, —
я имею в виду то место в «Курдской ночи», где Жан-Ришар Блок описывает, как молодой
Саад сжимает в объятиях женщину намного старше его, но еще красивую, во время
разграбления города: «Ночь стирала контуры предметов и ощущений. И уже не женщину
прижимал он к своей груди. Он наконец приближался к цели нескончаемого путешествия,
длившегося с сотворения мира. Он понемногу растворился в необъятности, колыхавшейся
вокруг него, бескрайней и безликой. Все женщины перепутались в одной стране,
гигантской, неприступной, унылой, как желание, Например, в балете Превера «Свидание»
и в балете Кокто «Юноша и Смерть» Смерть представлена в образе молодой
возлюбленной.
207
знойной, как лето... Между тем он с робким восхищением узнавал сокрытое в женщине
