 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Милтон Г. Эриксон: «Стратегия психотерапии»
117
заговорить с ним, Хаксли поднимал руку, а иногда голову, и говорил так, будто я находился над
ним на какой-то высоте, и часто с раздражением просил меня замолчать.
Почти через два часа он неожиданно взглянул на потолок и с некоторым замешательством
заметил: «Послушайте, Милтон, произошло неприятное затруднение. Мы не знаем вас. Вы не
принадлежите к кругу наших знакомых. Сейчас вы сидите на краю оврага, наблюдая за нами
обоими, и никто из нас не знает, кто говорит с вами; а мы находимся в вестибюле, глядя друг на
друга с чрезвычайным интересом. Мы знаем, что вы – тот самый человек, который может
определить нашу идентичность. Но самое интересное то, что мы оба уверены, что мы знаем это,
и что второй из нас – не реальный человек, а просто умственный образ прошлого или будущего.
Но вы должны решить этот вопрос вопреки времени и расстоянию, разделяющим нас, и
несмотря на то, что мы вас даже не знаем. Я считаю, что это чрезвычайно интересное
затруднение. Я – это он, а он – это я? Ну, Милтон, или как вас там зовут». Хаксли высказывал и
другие замечания с одинаковым значением, которые нельзя было записать, а его голос
становился все более настойчивым. Вся ситуация оказалась для меня весьма сложной и
запутанной, но мне было ясно, что в силу вступили временные и пространственные
диссоциации.
Удивляясь, но оставаясь внешне спокойным, я решил вывести Хаксли из состояния
транса, приняв частичные сведения и сказав следующее: «Где бы вы ни были, что бы вы ни
делали, слушайте внимательно, что я вам скажу, и медленно, потихоньку, спокойно начинаете
делать это. Чувствуйте себя отдохнувшим и спокойным, ощутите в себе потребность
установить контакт с моим голосом, со мной, с ситуацией, которую я собой представляю,
необходимость вернуться к делам, относящимся и ко мне, не так ух давно относившимся и ко
мне, и оставьте позади, но так, чтобы по просьбе вспомнить это, практически все, имеющее
важное значение: зная и не зная о том, что это доступно, по команде. А теперь смотрите, все
хорошо, вы сидите здесь, окончательно проснулись, отдохнули, чувствуете себя спокойно,
удобно и готовы к обсуждению того, что здесь происходит».
Хаксли проснулся, протер глаза и сказал: «У меня сильное ощущение, что я был в
глубоком трансе и что это был один из самых бесплодных экспериментов. Я помню, как вы
внушали, чтобы я все глубже и глубже погружался в транс, и я чувствовал, как все больше и
больше поддаюсь вашему внушению, и хотя я понимаю, что прошло много времени, я
действительно считаю, что состояние „глубокой рефлексии“ было бы более плодотворным».
Так как он не задал специального вопроса о времени, я начал беспорядочный разговор, в
котором Хаксли сравнил определенную, но смутную оценку реальности в легком трансе с явно
уменьшившимся пониманием внешней обстановки в среднем трансе, который сопровождался
особым ощущением комфорта, так что эта внешняя реальность, в любой заданный момент,
становится закрепленной актуальностью.
Потом я спросил его о реальностях в глубоком трансе, из которого он только что вышел.
Задумавшись, Хаксли ответил, что смутно припоминает ощущение, будто он впадает в
состояние глубокого транса, но никаких воспоминаний, связанных с этим, у него нет. После
короткого обсуждения гипнотической амнезии и вероятности ее появления у него, Хаксли
рассмеялся и заявил, что было бы интересно обсудить такую тему. После длительной беседы я
наобум спросил его: «В каком вестибюле вы поставили бы это кресло?» – и указал на
близстоящее кресло. Его ответ был замечателен: «Ну, Милтон, это самый необычный вопрос,
который я когда-либо от вас слышал. Ужасно необычный! Он не имеет для меня никакого
значения, но слово „коридор“ дает странное ощущение сильного тепла. Это чрезвычайно
удивительно!».
Он на несколько минут погрузился в размышления и наконец заявил, что, если бы этот
вопрос имел для него какой-то смысл, он, несомненно, был бы какой-то мимолетной,
скоротечной изотерической ассоциацией. Поговорив с ним на какую-то отвлеченную тему, я
заметил: «Кстати, о том крае, на котором я сидел: насколько глубок был тот самый овраг?».
Хаксли ответил: «Ну, Милтон, вы можете быть ужасно загадочным! Эти слова „коридор“,
„овраг“, „край“ оказывают на меня необычное воздействие. Это нельзя описать словами.
Давайте посмотрим, смогу ли я приписать им какое-то значение!». В течение почти пятнадцати
минут Хаксли тщетно пытался закрепить какие-то значения ассоциации с этими словами, то и
