 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Александр Евсеевич Хинштейн: «Какого цвета страх»
10
почище любой водки.
Я не знаю, о чем думали эти люди, мучились ли внутренним раскаянием, оттого что
травят невиновного, травят по приказу сверху, или просто старались не думать об этом, ведь
если закрыть глаза — ты ничего не увидишь.
Может быть, они успокаивали себя тем, что от них ничего не зависит. Откажутся они —
придут другие. Скорее всего, так и было. И это самое страшное.
Мы все время вспоминаем 37-й год. Поражаемся: как это могло произойти? Именно так.
И именно поэтому один-единственный отступник намного опаснее для любого режима,
чем тысяча шпионов и диверсантов, вместе взятых. Взорванные шахты можно восстановить.
Взорванное, перевернувшееся сознание не восстановишь никак. Даже страхом…
* * *
Третьего по счету и, слава богу, последнего своего следователя Савинкина я видел всего
дважды. Первый раз мы столкнулись в приемной директора НИИ психиатрии, куда мне
пришлось лечь, дабы не очутиться в казематах Владимирской психиатрической больницы. Он
приезжал проверить: правда ли, что я здесь.
«Убедились?» — спросил я.
Савинкин недовольно кивнул. Он был явно не очень рад нашей встрече, и чем шире
улыбался я, тем сильнее хмурился Савинкин.
Через неделю это был уже совсем другой человек. Он примчался под вечер — часов в
девять, когда все врачи ушли, и дверь в больничный корпус ему долго не хотели открывать.
«Следственный комитет предлагает вам прекратить дело в связи с переменой
обстановки», — сверкая золотым зубом, радостно сообщил он.
«Почему?»
«Какая разница. От вас требуется только формальное согласие. Ну вам же самому все уже
надоело…»
Следователь торопился. Его ждали в МВД. Хотя, возможно, ему не терпелось вырваться
из гнетущей атмосферы психиатрической больницы. Но я не унимался:
«Так что произошло? С чего такая перемена? Помнится, всего неделю назад ваш
начальник генерал Новоселов собирал специальную пресс-конференцию, обещал, что я буду
сидеть».
Савинкин отводил глаза: «Произошло и произошло… Не суть важно».
Я-то знал: 15 февраля истекал девятимесячный срок следствия. МВД необходимо было
его продлевать, но Генпрокуратура отказывалась — дело приобрело уже политический
резонанс. Думаю, свою лепту внес и Путин, которому весь этот скандал перед выборами был не
с руки. И конечно, Лужков, который встречался с Путиным и просил вмешаться в очевидный
беспредел. У МВД был только один выход: прекратить дело самим — правда, по так
называемым нереабилитирующим обстоятельствам. Иначе это сделала бы прокуратура.
Уже потом, много раз прокручивая в памяти тот вечер, я силился понять: правильно ли
поступил, согласившись на предложение МВД? Ведь согласие на прекращение дела по этим
обстоятельствам означало, что формально я соглашаюсь с тем, что совершил преступление.
Конечно, будь я настоящим героем, должен был бы плюнуть следователю в лицо и отказаться
от любых компромиссов. Но не сделал этого. Слишком явственно представил я себе, как спадет
с плеч вся эта гора. Слишком сильно захотелось мне перестать бояться.
Я подписал. А через три дня Генеральная прокуратура полностью перечеркнула
постановление МВД и вынесла свое: прекратить дело за отсутствием состава преступления.
Оказывается, я ни в чем не виноват. Жалко только, что на признание этого потребовалось
девять месяцев…
* * *
