 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
самотождественности" мы называем состояние, характерное для этого периода. Это результат плохого
сценария. Сценарные аналитики считают это борьбой против родительского сценария, где мать (или
отец) побеждает (вопреки противоположному мнению: поражение родительского сценария). Сын может
стать бродягой не вопреки матери (или отцу), но именно из-за нее, поскольку мать (или отец) не в
состоянии были дать ему разрешение преуспеть вопреки ее (его) собственным директивам. Цель
психотерапии, следовательно, не в том, чтобы вернуть его назад к матери (или отцу), превратив в
послушного мальчика, а в том, чтобы развести его с родителями и дать ему возможность выбирать
жизненный путь по своему усмотрению.
Клиницистские возражения
Самое распространенное из клиницистских возражений состоит в том, что порой считается:
пациента невозможно вылечить в психоаналитическом смысле, если иметь дело лишь с проблемой
сознания. Возможно, но есть возражения.
1. К бессознательному, на наш взгляд, причисляется излишне многое. Мы считаем, значительная
часть того, что может признаваться бессознательным, это не бессознательное, а предсознательное.
Пациент однако вынужден идти навстречу психотерапевту, который ищет "бессознательное", и
подсовывать ему предсознательное, отмеченное печатью неясности, недостаточной осознанности. Это
можно проверить, спросив пациента: "Действительно ли это было бессознательное или вы что-то
смутно осознавали?" Подлинно бессознательный материал (например, изначальная эдипова ярость)
действительно бессознателен, а не смутно осознаваем. Поэтому сценарный аналитик, работающий с
сознательным материалом, черпает данные с гораздо больших "площадей" психики, чем это
предполагает большинство людей. Во всяком случае, сценарному аналитику никто не запрещает иметь
дело с бессознательным (например, с некоторыми прямыми производными страха), если он в этом
достаточно компетентен. Да это и необходимо, поскольку именно такие бессознательные переживания
чаще всего формируют первичный "протокол" сценария.
Многие люди думают, что существует некоего рода закон, дающий психоаналитику
неотъемлемое право определять ход лечения. Это совсем не так. Если бы такой закон существовал, он
оказался бы в трудном положении, ибо его определения (почти тождественные с прекращением
лечения) очень неясно сформулированы и признаны отнюдь не всеми психоаналитиками. Критерии его
можно "отжать" до прагматического суждения, которое равно приемлемо и для других видов терапии,
чуждых психоанализу: "Пациент считается излеченным, если он освободился от симптомов и может
полноценно работать и любить". Сценарный анализ добивается такого результата по крайней мере не
реже, чем психоанализ.
В заключение нужно отметить, что имеется два вида людей, выступающих против сценарной
теории. Первый - это теоретики и практические терапевты, аргументы которых нужно принимать
всерьез, какова бы ни была их природа. Они предъявляют сценарному анализу претензии того же рода,
что и сценарный анализ предъявляет им - претензии, основанные на внимательным и объективном
знакомстве с литературой соперничающего направления. Второй - это обладатели административных
постов, которые могут блокировать (и это нередко делают) профессиональное и интеллектуальное
развитие молодых врачей, особенно государственных психиатров, запрещая им использовать в их
практике сценарную теорию. Многие из этих чиновников - скудно образованные, раздражительные,
отягощенные предрассудками люди, и спорить с ними бессмысленно. Но есть еще умные,
эрудированные и открытые новому администраторы, которые делают то же самое. Это в большинстве
своем опытные психоаналитики. Чтобы их в какой-то мере оправдать, скажем, что Фрейд тоже был
человеком, зажатым в тисках сценария. Это он открыто признавал. Его привлекали образы военных
героев, он страстно любил Наполеона. Многие метафоры и часть своего словарного запаса он черпал из
языка героических битв. Девизом его были слова, поставленные эпиграфом к книге о сновидениях,
которые в приблизительном переводе означают: "Если я не покорю небо, то вознесу преисподнюю".
Что он и сделал. Его таинственная и навязчивая идея о том, что он может умереть, как и Наполеон, в
возрасте пятидесяти одного года, было для него типичным сценарным пророчеством. Любимый
афоризм его отца: "Что-нибудь да случится" - был девизом Фрейда, которому он верно следовал всю
жизнь, как о том свидетельствуют его письма. Его герой - Наполеон, чьи слова он часто цитировал,
умер в возрасте пятидесяти одного года, хотя сам Фрейд умер восьмидесяти трех лет.
