 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
со стороны родителя в большей мере как результат слабости, нежели как выражение враждебности.
Ребенок с присущей ему утонченной сверхчувствительностью может ощущать родительскую любовь
даже в тот момент, когда его наказывают или как-то иначе причиняют боль. Ребенок воспринимает
чувства, лежащие намного глубже их внешних, поверхностных проявлений, и верит им. Все выглядит
так, словно ребенок верит, что унижение, исходящее со стороны родителей, представляет собой
выражение их любви. Рейчел до сих пор убеждена, что мать любила ее, хотя и извращенным образом, и
что регулярные побои служили проявлением этой ее садистской любви. У детей существует сильное
убеждение в том, что люди, которым они безразличны, не станут их обижать. Ребенок вполне мог бы
сказать: «Если то, что ты меня любишь, на самом деле правда, то почему бы нам вместе не подтвердить
это на деле? Я готов сделать все возможное, чтобы помочь в этом». В действительности такое заявление
свидетельствует, что данный ребенок готов капитулировать и принести себя в жертву, чтобы обрести
столь нужную ему любовь.
Если мы вспомним, что ребенок - невинное создание, то сумеем понять, что он не в состоянии
ни охватить и постигнуть зло как понятие, ни иметь с ним дело. Однако с нашей стороны было бы
весьма наивным не признавать факта существования зла в мире людей. Зло действительно отсутствует в
естественном мире живой природы, поскольку его обитатели не вкушали плод с древа познания и не
отличают добра от зла. Они совершают только то, что естественно для их биологического вида. Человек
отведал запретный плод и был за это проклят тем, что познал наличие зла, против которого он стал
бороться. В некоторых людях зло настолько сильно, что его можно прочесть в их глазах. Много лет назад
нам с женой довелось ехать в поезде метрополитена, и мы случайно взглянули в зрачки женщины,
сидевшей напротив. Оба мы были прямо-таки заворожены злом, которое таилось в этих глазах.
Поскольку каждый из нас видел одно и то же, невозможно сомневаться в подлинности наших
впечатлений. Такой пропитанный злом взгляд мне приходилось видеть у других людей крайне редко, но
еще один случай запал мне в память и в свое время сильно потряс меня. Мать и дочь консультировались
у меня по поводу состояния дочери. Моя оценка симптоматики дочери подтверждала диагноз,
пограничный с шизофренией. В процессе беседы-интервью, на котором присутствовали они обе, дочь
сделала какое-то негативное замечание по поводу матери. Та в ответ бросила на девочку взгляд,
напитанный такой черной ненавистью, что я был просто шокирован. Этот взгляд был полон не гнева и
даже не ярости, а чистейшей ненависти. Если бы взгляд мог убивать, этот вполне мог бы привести к
подобному исходу - настолько он был разрушительным, деструктивным. Но ведь эта мамаша только что
провозглашала любовь к своему ребенку, хотя на самом деле это было полной противоположностью ее
истинным чувствам. Никакой ребенок не в силах совладать с двумя столь противоречащими
посланиями, исходящими от родителя, и сохранить при этом душевное здоровье. В личности этой
матери имелась весомая часть, состоящая из стопроцентного зла, которое она маскировала словами о
любви и заботе. Истоки зла в ее натуре состояли в отрицании той ненависти, которую она питала.
Ненависть не является злом точно в такой же мере, как любовь не есть добро. И то, и другое
представляет собой естественную эмоцию, которая в определенных ситуациях вполне адекватна. Мы
любим правду и ненавидим лицемерие. Мы любим то, что доставляет нам удовольствие, мы ненавидим
то, что заставляет нас испытывать боль. Между двумя указанными эмоциями существует такое же
полярное взаимоотношение, как между гневом и страхом. Мы не можем быть в одно и то же время и
разгневаны, и испуганы, хотя, если ситуация требует этого, мы можем быстро чередовать эти чувства.
Так, в какой-то момент мы испытываем гнев и готовность напасть на противника, но затем этот
импульс улетучивается, и мы чувствуем в себе страх и желание отступить. Точно так же мы можем
любить и ненавидеть, но не одновременно. Предвкушение удовольствия возбуждает нас и словно делает
выше ростом. Мы как бы расширяемся и удлиняемся под воздействием нарождающегося внутреннего
тепла. Если возбуждение нарастает, мы ощущаем себя любящими и восприимчивыми к любви. Но если
в этом состоянии что-то ранит нас, то все тело сразу сожмется и как бы укоротится. Если рана серьезна,
то указанное сжатие породит в теле ощущение холода и стылости. Чтобы возбудить подобные сильные
последствия, рану должен нанести тот, кого мы любим. Таким образом, ненависть можно понимать как
застывшую от холода, закоченевшую любовь. Помнится, в одном из совместных сеансов с участием и
родителей, и ребенка я слышал, как ребенок несколько раз истошно визжал на кого-то из родителей: «Я
ненавижу тебя, ненавижу!» Выразив таким образом свою ненависть, ребенок тут же разражался
